Владимир Богомолов - Момент истины

Все чин чином, все продумано и правдоподобно. Документы безупречные; на удостоверении у майора хорошо нам уже знакомая подпись – черной тушью – Наркома внутренних дел Белоруссии, а на удостоверении к нагрудному знаку, выданному еще в 1930 году, личная роспись Менжинского. И у жены, вольнонаемной сотрудницы органов НКВД, и у военного шофера, и у сержанта – тоже абсолютно безупречные документы. Номер у «эмки» минский, паспорт и путевой лист подлинные, соответствующие; на висящем в машине маузере-раскладке серебряная пластинка с гравировкой: «Тов. Фомину (инициалы) от ОГПУ СССР».

Ни единой задоринки – ни в бумагах, ни в экипировке, ни в поведении. Имелись даже сходные признаки в словесных портретах ребенка и родителей – белявый, с голубыми глазами, как и мама, и скуластый, с широким прямым лбом, как отец. Все чин чином плюс отличное знание оперативной обстановки. Майор, промежду прочим, негромко, доверительно сказал:

– Вы от Бориса Ивановича? От Кондрашина?…

Капитан Кондрашин Борис Иванович третьи сутки исполнял обязанности командира нашего погранполка – даже это они знали.

И все-таки мы их взяли.

Рассказывая Фомченко и Лужнову действительный случай, я для пользы дела по воспитательным соображениям кое-что приукрасил.

Взяли мы в основном трупы, а блондинку, тоже начавшую стрелять, тяжело ранили.

Как оказалось, мальчик был сынишка советского командира, подобранный немцами где-то у границы в первые сутки войны. Его натаскивали несколько дней, приучали называть «майора» папой, а блондинку – мамой и приучили. Но так как он иногда сбивался и говорил ей «тетя» (или ему «дядя», уже не помню), ребенка заставляли молчать, когда его держали за руку. С этой же целью – чтобы в нужные минуты он не говорил – ему засовывали в рот леденцы.

При проверке документов, сжимая маленькую ладошку, «мама» – она оказалась радисткой – от напряжения, видно, сделала ему больно, и он поморщился.

Кстати, потом, обхватив ее, окровавленную, полуживую, обеими руками, он вцепился намертво и дико кричал; в этой страшной для него передряге она наверняка казалась ему самым близким человеком.

Был я тогда молодым и сопливым, хотя два года уже прослужил на границе. И заметил, что она сдавливает мальчику ладошку и он морщится и что рот у него занят леденцами, не я, а лейтенант Хрусталев, мой начальник заставы, проверявший документы.

Он и подал нам условный знак, а сам, взяв у бойца-пограничника винтовку, не говоря ни слова, с силой ткнул штыком несколько раз в засургученные пакеты – звук был металлический (там оказались рации в специальных дюралевых футлярах).

– Что вы делаете?! – возмущенно закричал майор.

Это был сигнал, потому что мгновенно все четверо выхватили пистолеты.

Я страховал с левой стороны машины, стоял у задней дверцы и по расчету «держал» в первую очередь «сержанта» и шофера. Как только они обнажили свои «пушки», я без промедления вогнал «сержанту» две пули между глаз, а третью всадил в висок шоферу.

«Майора» заколол Хрусталев, он же обезвредил и блондинку, успевшую, однако, смертельно ранить бойца-пограничника.

Толковый мужик был Хрусталев, находчивый, умелый и решительный. Он не только что у майора, он и у комиссара госбезопасности или генерала в случае необходимости проверил бы штыком и любые секретные пакеты, и какой угодно багаж.

Толковый он был мужик, а спустя неделю в такой же примерно ситуации, как под Оршей, только ближе к Смоленску, помешкал секунды и заплатил за это жизнью. Тут всегда так – кто кого упредит…

Про трупы я, понятно, и слова не сказал. А лозунг тогда, промежду прочим, везде был, да и команда нам: «Уничтожай немецких шпионов и диверсантов!» Сколько мы их перестреляли!.. Пока не поумнели. А теперь вот попробуй хоть одного взять неживым – да с тебя три шкуры снимут и в личное дело подошьют.

Просвещая Фомченко и Лужнова, я, чтобы они не отвлекались, одновременно продолжал наблюдать. Я говорил, то и дело поглядывая в окно, а они смотрели мне в рот глазами девять на двенадцать.

Примечательно, что воевали оба, как и я, с первого лета. Фомченко до ранения был штурман эскадрильи, а Лужнов – командир звена. Не знаю, как они летали, судя по наградам, неплохо. Что же касается активного розыска и силового задержания, они не представляли себе азбучных истин, и я уверился, что проку от них будет в случае чего – шиш да кумыш!..

Выждав, пока сумерки сгустились, мы натаскали на чердак сена, полыни от блох и устроились с удобствами.