Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники

Воронка позади его окопа уже наполнилась до краев.

Раненых отправили. Воронцов на мгновение почувствовал внезапную радость. Ведь они остановили немцев. Вон какую махину остановили! А между стальными коробками лежали сотни неподвижных кочек. Вон их сколько! Не прошли. И на этот раз не прошли.

Воронцов смотрел в поле. Он ждал Нелюбина. Но тот не возвращался. Время от времени оттуда доносились одиночные выстрелы. Они ударами тупой боли отдавались в висках и затылке, эхом пронзали все тело. Видимо, военврач все же права. И Численко тоже контужен. Но он даже не намекнул о госпитале. Лейтенант вспомнил глаза возмущенного возницы, в которых читалось: кто такой… гвардейцев в первую очередь… Зачем? Он исполнял приказ начальства, только и всего. За что он его возненавидел? Контузия.

Воронцов снова посмотрел в поле. Нелюбин не возвращался. Хорошо, хоть выстрелы стали реже. Уже, видать, всех добили. Обычное дело. Своих перевязывать некому…

Счет времени потерян, потому что потеряно само ощущение времени. Воронцов пытался сосредоточиться, чтобы вспомнить, сколько длился бой, но не смог. Часов на руке не оказалось, где-то потерял.

Если бы не дождь, который заполнил собой все пространство, не оставив на земле ни клочка сухой земли (везде матово поблескивали лужи и целые озера, окантованные расползавшимися отвалами суглинка, вывернутого фугасными снарядами и тяжелыми минами), — если бы не этот потоп, Воронцов лег бы под первое попавшееся дерево и хоть на минуту уснул. Он знал, откуда эта усталость. И первые толчки озноба. Он хорошо знал, что это.

Еще несколько санитарных подвод завернули к ним с дороги и остновились среди окопов и воронок. Ну, вот и хорошо, с ними он отправит последних раненых. И можно выдвигаться с остатками уцелевших во второй эшелон. Как приказано.

— Здорово бывали! — окликнул их пожилой возница. У него был такой голос, как будто он приехал на покос, где его ждали, чтобы накладывать на телегу воз. — Грузитесь, что ли!

Раненые ползли по мокрой земле, вскарабкивались на подводы. Некоторым помогали товарищи. Другие управлялись сами.

— Садись и ты, Численко. Вон как тебя перекосило. — И Воронцов помог своему помкомвзвода перелезть через боковые жерди.

— Гроза опять заходит, — сказал кто-то.

— Сейчас ливанет…

— Пускай теперь льет. Дождь небесный…

— Это да, пускай… А мы отвоевались. В тыл теперь повезут. Интересно, куда…

— Такой дождь землю хорошо промочит.

Какие хорошие, забытые слова, подумал Воронцов. Неужто когда-нибудь снова наступит такое время, когда они смогут разговаривать друг с другом простым, понятным всем языком, в котором не будет военных терминов. Неужели такое еще возможно?

Никто не говорил о своих ранах. Никто не вспоминал погибших, которые лежали так часто, что пришлось стаскивать их на опушку, к березовым пням, чтобы телеги могли проехать на левый фланг, к окопам первого взвода, и обратно. Раненые тоже притихли, укрытые мокрыми солдатскими одеялами. Что бы там ни было, а они уже лежат на санитарных повозках, под присмотром санитарок, которые сделали им новую перевязку или поправили старые бинты. Скоро их доставят в ближайший ППГ. А там опытные врачи рассортируют их, кого куда. Они-то знают, что надо делать. Кого на операцию, чтобы вытащить застрявший в кости осколок или пулю, а кому, может, просто хорошенько обработать рану, прочистить ее от кусков одежды, обрезать отмершие края, чтобы не допустить воспаления.

— Ну что, лейтенант, поехали? — тем же обыденным голосом окликнул Воронцова возница. — А то правда, вон какая заходит! Ливанет сейчас…

Воронцов махнул ему рукой: поехали. И зашагал рядом с телегой, на которой, привалившись спиной к боковой грядке, полулежал сержант Численко.

Во время боя помкомвзвода бегал то на правый, то на левый фланг, помогал пулеметчикам менять позицию. Больше всего Воронцов боялся, что немцы прорвутся именно на участке штрафной роты. Вот и посылал своего надежного сержанта к пулеметчикам. «Гробы» подходили к роте то справа, то на стыке с гвардейцами, поливали окопы из крупнокалиберных. Выручили пулеметчики и артиллеристы. Иначе все они лежали бы сейчас в своих неглубоких ровиках в розовой воде.

Воронцов снова оглянулся в поле. Нелюбина все не было. Ладно, разыщет, подумал он.

Когда начали сворачивать к дороге, из-за берез к Воронцову шагнул человек в офицерской накидке. Из-под капюшона выглядывал четырехугольный глянцевый козырек командирской фуражки старого образца. Воронцов не сразу признал замполита.