Сергей Михеенков - В бой идут одни штрафники

Нелегко командовать штрафной ротой. Иногда численность его «шуры», как бойцы в шутку именовали штрафную роту, доходила до четырехсот человек: четыре взвода по четыре отделения, где в отделениях по пятнадцать человек да плюс к ним отделение бронебойщиков и пулеметные расчеты, пулеметный взвод станковых пулеметов «максим» и крупнокалиберных ДШК, хозяйственный взвод, писаря, подносчики, транспортно-гужевое отделение. Батальон! И Солодовников, весной получивший капитанские погоны, с замиранием сердца смотрел, как его воинство — лейтенанты впереди взводных колонн — шло к фронту, как следом тянулся обоз, до десятка повозок, в которых колыхались цинки с патронами, ящики с гранатами, свои и трофейные пулеметы, нештатный миномет с запасом мин, как дымили трубами две походные кухни — одна своя, а другая опять же трофейная, захваченная ротой под Жиздрой, в той деревушке, где впервые отличились минометчики. Но вечером или самое позднее на следующее утро на рассвете их бросали в бой штурмовать какую-нибудь очередную деревню, или высотку, или узел дорог, или железнодорожную станцию, и, когда спустя несколько часов после начала атаки их сменяла стрелковая часть, во взводах оставалось по двадцать-тридцать человек. Их, живых и невредимых, чудом обойденных пулей и осколком, отводили во второй эшелон. Мертвых хоронили трофейщики и специальные похоронные команды. Через неделю роту снова пополняли. Приходил новый приказ, и ОШР снова перебрасывали по фронту армии туда, где создавалась безнадежная ситуация и ее нужно было срочно разрешить любыми средствами. Штрафная рота капитана Солодовникова в масштабах армии была универсальным средством для разгребания самых тяжелых завалов. Солодовников чувствовал свою востребованность и власть, и это вдобавок к двойному денежному довольствию, доппайку и выслуге один к шести прибавляло куражу, которого не хватало ему, с его постоянной жаждой действовать, лезть напролом, в обычной стрелковой роте. Весной, когда немцы, спрямляя линию фронта, отошли на линию Спас-Деменск — Людиново — Болхов и притихли, устраиваясь на новых позициях, их «шуру» перебросили с Варшавского шоссе под Жиздру. Вот тут-то Солодовников и получил и очередное воинское звание капитана, и второй орден Красной Звезды. Получил и письмо от сестры, в котором та по простоте душевной сообщала, что поселок их недавно освободили, дом цел, отец и мать живы, младших братьев сразу после освобождения призвали на фронт, и что жена его, Алевтина, ушла с немцами, и где она теперь и что с ней, неизвестно. Вот тебе и весточка с родины…

Родина Солодовникова — небольшой леспромхозовский поселок на границе Смоленской и Калининской областей. Немцев оттуда выбили весной, где-то в марте. Тогда же он и послал домой два письма: одно родителям, братьям и сестре, а другое Алевтине. Ответ пришел только один. Прочитал, и сердце чуть не лопнуло. Ну и сука же! Какая ж сука оказалась его Алевтина! Она и раньше, при нем, подгуливала. Жили вроде неплохо, в доме довольство, красивые вещи из военторга. Всю зарплату — на нее. Детей бог не дал. Когда полк выезжал в летние лагеря и гарнизон пустел, в военном городке начиналась женская скука и томление одинокой и скучающей плоти. Вот от этой самой скуки все и началось. А теперь вот докатилась и до звания немецкой подстилки. Солодовников знал эти истории, и не одну. Часто, отбивая у немцев деревни и заполучая их на сутки-двое в полное владение и распоряжение, он вынужден был разбираться в разных житейских дрязгах, совершенно не связанных с военными действиями. Люди шли к командиру Красной Армии, видя в нем законного представителя вернувшейся Советской власти. Кто жаловался на местного старосту, кто, наоборот, приходил хлопотать за него, что человек он хороший, зла никакого не сотворил, а был избран на эту должность всем деревенским миром, чтобы спасти их. Кто просил вернуть корову, которую забрали полицейские и продали за четверть самогона в соседнюю деревню. Кто — чтобы соседка вернула швейную машинку, которую у нее полицейские забрали при обыске да и презентовали за какие-то услуги соседке… За два года оккупации накапливалось много чего, в том числе и такого, что людям хотелось бы поскорее забыть и больше не вспоминать. Выплывали и любовные истории. Ну ладно — девки где-то сходили на танцы, поели немецкого шоколада… Но бабы? У которых мужья на фронте! Нет, этого сердце Андрея Ильича Солодовникова понять и простить не могло.