Иван Поздняков - Пока бьется сердце

Пожилой солдат уже не улыбается. Усы подрагивают, как у кота, лицо багровеет.

— Ты глупости не говори, — сердито произносит он и отдергивает руку.

Бойцы дружно смеются.

— Что, дядя Сидор, за живое задело?

Солдат-молдаванин по-прежнему сохраняет на лице серьезную мину. Смеются одни глаза. Блестят огромные синеватые белки, зубы особенно выделяются на смуглом до черноты лице.

— Ты, дядя, позолоти руку, позолоти, касатик, — обращается он к усачу.

— Вот позолочу лопатой по цыганской спине твоей, — уже беззлобно отзываются усы.

Поодаль, под большим кустом можжевельника, расположилась еще одна группа бойцов. В центре ее — гармонист, широкоскулый, с голубыми глазами парень. Он задумчиво перебирает лады, и гармонь мечтательно вздыхает, заполняет окрестность негромкими звуками. Ей вторят солдаты.

Русские песни сменяются украинскими, белорусскими, грузинскими. Перед смертным боем наш солдат любит петь.

Людно сейчас и возле Николая Медведева. Он в десятый раз повторяет историю о том, как обвел вокруг пальца интендантов и вырвался на передовую. Люди заразительно, от души хохочут. Пуще всех заливается смехом Степан Беркут.

— Ай да Николай, ай да стервец! Вот придумал штуку! — поминутно восклицает он.

Угасает закат. На небе появляются первые звезды. Сгущаются тени. Ветер совсем утих. Лишь изредка он робко подует, коснется верхушек сосен, прошумит там монотонной песней и снова улетает прочь, чтобы не тревожить покоя солдат, их думок в этот священный для них час. А дум у каждого много. Это думы о жизни и смерти, о родном отчем крае, об этой войне, которая занесла человека далеко от своей семьи, любимых детей, родных и близких…

Ночь перед боем — тревожная ночь.

Артиллеристы коротают время прямо возле орудий. По первому сигналу они откроют по врагу огонь. Связисты полностью готовы к тому, чтобы тянуть телефонные провода на новое место. Не спят и в санитарной роте и в санбате: завтра предстоит горячая работа.

Всходит луна. Ее голубоватый свет тускло озаряет поляну, на которой расположились бойцы.

Все ждут сигнала, чтобы неслышной мягкой поступью двинуться к исходному рубежу.

Кто знает, будет ли завтра вот так же сыпать шутками и прибаутками Григорий Розан, играть на баяне голубоглазый гармонист, дождется ли своего мужа женщина, которая живет сейчас где-нибудь на Урале или под Москвой? Никто не ведает, кому выпадет в предстоящем бою печальный жребий, кто завтра уже не будет высматривать старшину роты с почтой и обедом.

Ночь перед боем — тревожная ночь.

В просторном блиндаже за самодельным столом уселись майор Бойченков, командир полка — высокий и грузный подполковник, командир артиллерийского дивизиона — сухощавый, с моложавым лицом капитан. Тут же майор Кармелицкий и инструктор политотдела дивизии. Под бревенчатым потолком плавают густые облака табачного дыма. В блиндаже душно. Лампа-коптилка, сделанная из гильзы снаряда, чадит.

Командиры еще раз уточняют задачу первого дня наступления, перебрасываются лаконичными замечаниями, обсуждают действия батальона и полка в целом при неожиданных поворотах боя. В первой половине блиндажа дежурят у телефонного аппарата связисты. Тут же дремлет Макс Винтер. На завтрашний день он также получил задание — помогать переводчику допрашивать пленных.

Полночь. Возле блиндажа — топот человеческих ног. Еще минута, и в блиндаж протискиваются люди. Это разведчики. Впереди — Люба Шведова. Ловким движением руки она отбрасывает назад башлык маскировочного халата. Русые волосы выбиваются из-под пилотки. Разведчики подталкивают к столу пленного. Немецкий офицер жмурится от света.

Нелегко достался этот «язык». Два дня просидели разведчики, изучая местность, в топком болоте, на стыке вражеских дивизий. На этом гнилом, непроходимом участке немцы не возвели сплошной оборонительной линии, выставив здесь только патрулей. Тут и перешли линию фронта разведчики Любы Шведовой. Потом этой же ночью вышли с тыла к селу, занятому врагом. Макс Винтер до этого точно и подробно описал дом, в котором жил командир немецкого батальона, он же комендант села, рассказал о привычке майора Рихтера пить по ночам коньяк и ром целыми стаканами.

Вот эта привычка старого нелюдимого алкоголика и погубила Рихтера.

Разведчики без шума сняли часового у дома майора. Когда ворвались внутрь, то увидели: майор Рихтер сидел за столам без кителя, покачивался из стороны в сторону и тупо смотрел на батарею опорожненных бутылок. В первые минуты он даже не сообразил, что произошло, ибо был мертвецки пьян. Его быстро связали, забили в рот кляп.