Ежи Ставинский - Венгры

Тот печально посмотрел на Зосю.

— Гулять ему захотелось. А я тут двадцать километров отмахал… Polizeistunde! — попытался он протестовать.

Венгр покачнулся и по-дружески взял Гуркевича под руку.

— Keine Polizeistunde für mich! — воскликнул он. — Spazieren alle beide… Любить польки…

— Вижу, — ответил Гуркевич. — Похоже, он надрался, Зося. Ты его предупреди, что сегодня я тут сплю…

— Пупсик! — возмутилась Зося.

— Spazieren! — настаивал венгр. — Schöne Nacht… [11] Гулять… Комендантский час… Для меня нет комендантского часа… Гулять вдвоем… Гулять! Чудесная ночь (нем.).

Гуркевич, смирившись с судьбой, позволил себя увести.

Оба, пошатываясь, вышли через кухню во тьму августовской ночи. Поручик придерживал Гуркевича за талию. За калиткой он замурлыкал песню.

— Stern von Rio… — подхватил было Гуркевич, но сразу же замолк.

Где-то вдали раздался выстрел. Оба нетвердым шагом двинулись по улице к лесу.

— Polizeistunde, — проговорил опасливо Гуркевич. — Deutsche…

— Keine Deutsche… Magyar! — гордо ответил венгр.

Светлое пятно забора с левой стороны исчезло; поручик потянул Гуркевича к соснам. Тот осторожно пытался высвободиться, но венгр держал его крепко.

— О Боже, — простонал Гуркевич, задевая локтем деревом. — Куда? Was… Wohin?

— Moment, — шепнул, не ослабляя хватки, венгр.

Он был на голову выше и гораздо сильнее. Гуркевич боком ощущал неприятное соседство кобуры. Рука мадьяра давила подобно стальному обручу. Они ударялись о стволы, спотыкались о корни, проваливались в ямы от выкорчеванных деревьев. Сердце Гуркевича бешено колотилось, на лбу выступил пот.

— Вот ведь вляпался, — бормотал он про себя. — Загасить меня собрался, каналья. Из-за этой поганой шлюхи! Какого черта я дал себя вывести из дому? Кто узнает об этом, кто вспомнит?..

— Bitte? — спросил поручик.

Гуркевич резко схватился свободной рукой за молодую сосенку.

— Хватит! — крикнул он. — Дальше не пойду! Тут убивай! Hier!

Венгр покачнулся, приостановился и, приблизив к нему лицо, улыбнулся.

— Bitte, — сказал он любезно, выпустив руку Гуркевича.

Тот сглотнул и напряг в ожидании мышцы.

— Zosia hat mir erzählt… Sie kommen Warschau. Aufstand, — шепнул мадьяр. — Offizier, nicht wahr?

— Вот ведь шлюха! — крикнул Гуркевич в отчаянии. — Да! Ich polnische Patriot. Kommandant!

Венгр с улыбкой кивнул.

— Hitler kaputt. Wir wollen polnische Patrioten helfen!

Гуркевич выкатил глаза.

— Helfen? — переспросил он с недоверием. — Warschau? Пистоли, геверы, пушки… Kanonen? [12] Зося мне рассказала… Вы приходите Варшава. Восстание… Офицер, да?.. Я польский патриот. Командир!.. Гитлеру крышка. Мы хотим помогать польским патриотам!.. Помогать? Варшава?.. Пушки? (нем.).

Венгр живо закивал. Произнес: «Moment», — и потянул Гуркевича за собой.

Через несколько шагов деревья кончились. Оба полезли через какую-то колючую проволоку. Гуркевич зацепился полой пиджака, рванулся, не устоял на ногах и стукнулся лбом о твердый холодный металл.

— Черт! — ойкнул он. — А это что такое?

— Kanonen, — объяснил поручик.

Гуркевич осмотрелся. В полумраке грозно вырисовывался силуэт артиллерийского ствола.

Вдоль служевецкого ипподрома два гладких гнедых жеребца резво катили желтоватую бричку, а в ней — трех венгерских солдат. Рядом с ездовым устроился Гуркевич, в чуть широковатом кителе, с костяной ефрейторской звездочкой на вороте; на задней лавочке гордо и осанисто восседал поручик Иштван Койя. Глухо стучали копыта по гранитной брусчатке; в изумлении таращились на бричку устроившиеся у ограды немецкие солдаты. Было жарко и безветренно; над городом поднимался к небу темный дым. Издали доносился приглушенный гром и скрежет, словно кто-то передвигал по полу шкаф. Возле ворот ипподрома вертелись жандармы; на обочине разместился пулеметный расчет.

Гуркевич обмер. Командир расчета, унтер, поднял руку.

— Halt!

Ездовой придержал коней. Гуркевич вытащил платок и начал старательно вытирать нос. Жандарм затараторил по-немецки, указывая в сторону Варшавы. Поручик небрежно обрисовал рукой дугу, объясняя свой маршрут. Жандарм загавкал вновь; поручик пренебрежительно отмахнулся. Жандарм пожал плечами, словно бы сбрасывая с себя ответственность за все, чему суждено случиться. Бричка быстро покатила вперед, съехала с одного бугорка, поднялась на другой. Гуркевич улыбнулся поручику. Тот сурово молчал.

Дома у железнодорожной станции стояли пустые, но без видимых повреждений. Колеса загремели по булыжнику Пулавской. Мертвые окна сверкали сохранившимися стеклами. Все безжизненно застыло в свете солнца. Внезапно сзади заурчал мотор. Из поперечной улицы выскочил серый «опель», повернул направо, догнал бричку и, взвизгнув шинами, притормозил. Гуркевич съежился за спиной у ездового. Из машины выглянул юный эсэсовский офицерик. За ним бесстрастно восседал седоватый полковник. Офицерик удивленно оглядел пассажиров брички, после чего небрежно козырнул.