Юрий Туманов - Десант

— Пять минут вам, пижоны, переобуться в валенки и туда, туда, — он ткнул пальцем в небо. — Пижоны тут, понимаешь! Посмотрим, так ли стреляете, как каблуками щелкаете.

Он снова посмотрел на вершины сосен, усмехнулся: «Эх, не генеральское дело, — и полез по скобам вверх ловко и быстро, как не ходил по земле.

Свистящий гул летящего с неба металла вжал в землю пехоту и орудийный расчет сорокапятки у мостика на двести сорок восьмом километре Варшавского шоссе.

«Дивизион бьет, стволов пятнадцать», — определил Железняков.

Но гул нарастал, свирепел, приближаясь от Адамовки, и Железняков мысленно удвоил количество вражеских стволов. Падая за щит орудия, услышал что сзади тоже завыло страшно и накатилось ближе, ближе, ближе. Тоже ударило батарей пять, не меньше. «Все, — решил он ткнувшись горячим лицом в прохладный снег. — Амба. Камня на камне сейчас не останется».

Широко раскрытые черные глаза красноармейца Попова, в которых поблескивали тревожные искры, метнулись ему навстречу из-под щита орудия. Два других бойца лежали рядом, глубоко зарывшись в сугроб, засыпанный стреляными гильзами. Один только командир расчета старшина Епишин, приподнявшись на локте и подтянув под себя ногу, выглядывал справа от пушечного колеса в сторону мостика, весь собранный, готовый к прыжку. Стыдом обожгло лейтенанта. Нашелся рядом с ним человек не потерявшийся, не пассивно ждущий удара, готовый к действию. А ведь падая Железняков успел заметить, что к ним двинулась от Адамовки целая колонна. Автомашины видел, впереди, сзади и в середине колонны — угловатые танки. Кто же будет их держать?

— К бою! — заорал он, пересилив себя и вскакивая на ноги.

Одного взгляда на шоссе было достаточно, чтобы определить: враг уже на полпути к их мостику. На передней машине танкист оседал в башню и дергал на себя крышку. Тоже готовился к бою. Над головою по-прежнему выло и свистело, но зеленые шинели в огромных пятнистых грузовиках не вскакивали, не суетились, ехали спокойно. За ревом моторов не слышали грозного неба. Да если б и слышали, им-то что бояться своих батарей?

Заместитель командира 1154-го стрелкового полка по политической части майор Застрожнов. 1943 г.

Обвальный грохот неба, столкнувшегося с землей, снова бросил орудийный расчет в снег. Но Железняков не лег: немецкая колонна была слишком близко, а смерть, что с неба, что с земли, — все та же смерть. Он хотел обогнать ее, успеть до того, как она запляшет на огневой позиции, сжечь головной танк, загородить им шоссе. Может быть, и еще один. На час, на полчаса хотя бы задержать ход немецкой военной машины, ее удар по полку, остающемуся теперь без последней противотанковой пушки. Лейтенант нагнулся было к прицелу, но там за наводчика уже стоял старшина Епишин и, откинув броневой щиток, вжавшись глазом в резиновый круг окуляра, крутил поворотный и подъемный механизмы, ведя орудийный ствол от мостика вверх по шоссе, навстречу немецкой колонне.

— Мишка, стой! Подпусти ближе! — рявкнул Железняков, но старшина не слышал.

Оттащив его за плечи от прицела, Железняков сам прильнул к окуляру, медленно закрутил маховики. Но в линзах не было ни танков, ни автомашин, ни шоссе, ничего — черное круглое пятно с еле видными на нем угломерными делениями, сплошная тьма. «Ослеп, что ли?» — удивился лейтенант. Но левый глаз видел зеленый щит, белый снег, золото медных гильз под ногами. Не видел правый — больно обведенный резавшим сквозь резину крутом окуляра.

Оторвавшись от прицела, он уткнулся взглядом в сплошную тучу клокочущего и гремящего дыма. Она начиналась чуть ли не сразу за мостиком и закрывала все шоссе, расползаясь за обочины, до самой Адамовки. «Вот почему ничего не было видно в прицел, — промелькнула и ушла мысль. — Но как же это свалилось на них, а не на нас?»

— По своим врезал фриц! По своим! — зашептал кто-то на ухо Железнякову.

Он только на миг оглянулся и увидел разинутый в бешеном радостном крике рот старшины, заметил обнимающихся и что-то орущих Поповых. А расслышать ничего уже было нельзя. Тонна за тонной рушились с неба снаряды, и все туда, туда — за мостик.

Руки Железнякова механически крутили маховики орудийных механизмов, на глаз вытягивая ствол под обрез дыма. А в дыму стояли, не двигаясь, горели немецкие машины.

Рев снарядов оборвался так же, как и начался, внезапно. Одновременно смолк страшный гул с неба. И по барабанным перепонкам резанул истошный нечеловеческий вой, несшийся из дыма и пламени: там в машинах горели раненые немцы.