Виталий Закруткин: Лицо со шрамом

— Не извольте сумлеваться, — обиделся дядя Прохор, — на аркане приволоку Одинцова.

Он ушел с солдатами. Полз между ними в траве. Над степью мерцали звезды. В облаках краснели отсветы ракет. Перейдя линию секретов, дядя Прохор подозвал спутников-немцев, прошептал им что-то, потом ухватил обоих за вороты, стукнул головами и, опустив на землю, поволок за собой.

Он положил немцев у входа в землянку, где жил Андрей. Вошел.

— Товарищ гвардии лейтенант, разрешите обратиться.

Андрей поднял на него глаза и, сдерживая усмешку, ответил:

— Говорите.

— Товарищ гвардии лейтенант, у меня получилось опоздание на сутки, бо вышло чрезвычайное положение: як я стал вылезать из речки, то чхнул и напоролся на немцев, которые пришли за водой. Один немец ударил меня бачком по морде и трошки потревожил губу. Я его утопил, но вырваться не смог. Пятеро наскочили. Капитан с железной цепкой подарувал мне часы, щоб я поймал вас. Вот они. А за порогом два немца лежат.

Андрей взял часы, щелкнул крышкой. Потом достал шило и нацарапал на крышке: «В разведке не чихай...». Полюбовался надписью и протянул часы Прохору:

— Возьми. Ты заслужил эти часы.

Дядя Прохор просиял, чихнул и виновато схватился за нос.

— На здоровье, — сказал Андрей, — тут можно. Чихай сколько влезет!..

Командир казачьей дивизии, знаменитый кавалерийский генерал, слушал донесение Одинцова, расхаживая по комнате. Высокий, сутуловатый, в серой папахе, лихо сбитой набекрень, он ерошил рыжеватый чуб, усмехался и помахивал жилистым кулаком.

— Добре, добре. Я им подставлю капкан, попадет этот «Дейчланд» ко мне в лапы.

Он снова зашагал по комнате, тяжелый, длиннорукий, и маузер в потертой колодке болтался в такт его неуклюжим шагам.

— Все, товарищ гвардии генерал-майор, — сказал Андрей.

Генерал подошел к Андрею, обнял его и поцеловал.

— Спасибо за службу. Разведчики твои — молодцы. Иди, отдыхай.

...Предприняв наступление, немцы не подозревали, что их планы известны русскому командованию. А между тем казачий генерал скрытно подтянул на фланги два полка, сосредоточил на участке предстоящего боя много пушек и «катюш». Так образовался огромный мешок, куда полк «Дейчланд» залез с головой.

Бой продолжался двое суток. Над степью грохотала канонада, дымился сожженный ковыль и, казалось, от огня и грохота раскалывается небо. Два казачьих полка, стоящие на флангах, ночью отрезали немцам пути отхода и атаковали противника в конном строю. Летели по кукурузе казачьи кони, в дыму и в пламени сверкали клинки, и слыша страшный гик всадников, немцы дрожали от страха. Две тысячи немцев изрубили в тот день казаки, тысячу взяли в плен, и только немногим удалось уйти.

Когда свечерело, бой утих. Кое-где в степи еще горели подбитые немецкие танки, взрывались мины; еще можно было видеть, как мечутся по курганам ошалелые кони, и слышны были стоны раненых; но уже остывала горячая, затоптанная земля, и с лиловыми вечерними облаками на землю нисходила тишина.

— Вот, — сказал Андрей своим разведчикам, — это дело наших рук. Глядите и запоминайте. А если бы мы не разгадали мысли врага, туго бы казакам пришлось. Победу решает разведка.

Тут Андрей, конечно, был не совсем прав, но то, что он считал разведку самым важным делом, было его искренним убеждением.

...Однако, лихая расправа казаков с полком «Дейчланд» стала в дальнейших событиях только героическим эпизодом. Наступили горячие летние дни 1942 года; крупная группировка немецких войск, поддержанная бронетанковой армией Клейста и отборным авиакорпусом Рихтгофена, начала наступление на Южном фронте.

В бессонных ночах, в беспрерывных ночных поисках, в опасных кавалерийских засадах, в маршах отступающих полков, в том стремительном водовороте людей и событий, когда огромные массы пришли в движение и за этим движением трудно было наблюдать, — Андрей забыл капитана Герда Вертера и весь отдался одному: быть в курсе больших операций, не спускать глаз с противника, разгадывать его планы, предупреждать замыслы.

За эти дни Андрей осунулся и побледнел. Лицо его почти всегда было покрыто пылью, глаза покраснели от бессонницы, нос заострился. Он по суткам не слезал с коня, почти ничего не ел, редко отдыхал. И к разведчикам своим относился еще строже, суровее. Отправляя их в наблюдение, он устало и тихо ронял:

— Смотрите мне. Доносить только то, что видели. Брехня для разведчика — смерть. Выдумки мне не надо.