Борис Яроцкий - На всех фронтах

— Ой, ратуйте, люди добрые! Убивают! — причитала она.

— Какая вас нелегкая сюда занесла?.. — спросил ее комиссар.

— Ой, я здешняя, из Дублян, знаете, около станции? Корову ищу.

Комиссар повел женщину в избу. Неожиданное появление ее серьезно нарушило привычный порядок. Передерий и Соловьев, взяв автоматы, ринулись обследовать кусты. Майор, сделав кое-какие уточнения в донесении, пошел к самолету, чтоб осмотреть мотор.

Наши с ним отношения постепенно входили в нужную колею. Я исправно изображал унтер-офицера, он — строгого майора. Учиться приходилось многому. Особенно интересно проходили уроки немецкого языка. Майор знал много стихов, пел разные песни и требовательно относился к их заучиванию. Я мог запомнить на всю жизнь самые длинные формулы, но на стихи у меня была плохая память.

Наконец он понял, что мои мозги годны только для расчетов, техники и военного дела.

— Вы редчайший экземпляр филологической тупости, — как-то заключил он в сердцах.

Я радостно подтвердил:

— Jawohl!

Он понял также, что у меня есть другие достоинства, которые следует развивать, и принялся это делать с удивительным упорством. Буквально не по дням, а по часам я становился истинным унтер-офицером: исполнительным, пунктуальным, инициативным в штурманских делах, схватывающим на ходу все хитрости воздушной разведки. Одного я не понимал: куда он клонит? Зачем ему делать из меня истинного немца? Однако быть с ним вместе мне становилось все интереснее и интереснее. Он знал многое. Интересно пересказывал содержание романов европейской классики. Я мог слушать его часами. Его необъятные знания полонили меня. Пожалуй, они-то и стали причиной безропотного подчинения его авторитету. Более того, я стал искать с ним встречи.

…В избе творилось что-то невообразимое. Женщина то истошно кричала, то униженно умоляла отпустить ее с богом.

— Что будем делать? — спросил у меня комиссар.

— Расстрелять, — ответил я и отошел к краю стола.

Женщина умолкла, со страхом глядя на мой Железный крест. Я подошел к ней и в упор процедил:

— Вы можете говорить по-человечески или нет?

— Ой, как же, могу, все могу, только отпустите до хаты. Да за что меня так, за любопытство? Ну как же, летает и летает какой-то самолет. Ныр — и нету его. А вот был и весь вышел. Простите бабу глупую. Не видела я никогда его близко, вот и пришла поглядеть.

Выяснилось, что она жена председателя сельсовета. Было решено поехать проверить ее слова и заодно сдать донесения. Поручили это мне, Верочке и Соловьеву. Соловьев бесцеремонно втолкнул в машину задержанную и, поставив между ног автомат, стал ждать, когда я сяду с другой стороны. Быстро переодевшись, я схватил документы, карту, получил от комиссара указания, как и что делать на узле связи.

Ехали молча. Баба искоса поглядывала то на Соловьева, то на меня. По ее представлениям, здесь было что-то нечисто. Один был всамделишный красноармеец, вероятно, напоминавший ей мужа, другой чистый оборотень — то советский летчик, то немецкий офицер.

Подъехали к покосившемуся дому. Навстречу вышла старенькая женщина и стала, всхлипывая, обнимать Верочку. Соловьев, как монумент, сидел неподвижно, безучастно глядя вперед.

В доме стояли два телеграфных аппарата СТ-35 и несколько телефонов, Верочка зашла в боковую дверь. Мне пришлось ориентироваться самому.

— Кому здесь донесение передавать? — обратился я к сидящему в углу человеку средних лет.

— А вы кто такой?

— Я? — И тут я понял, что у меня нет имени. Я просто старшина авиации без документов.

Человек вышел из-за стола, внимательно рассматривая меня. Он нажал под крышкой стола кнопку, и в дверях вырос плечистый красноармеец с синими петлицами. Он подошел ко мне и, оттирая грудью в угол, взял донесения. Это уже было слишком. Во мне вспыхнули старшинские привычки ставить рядовых на место, когда они забывают о субординации.

— Это еще что за новшество в армии! — оттолкнул я его и выхватил донесение.

Красноармеец схватил меня за руку и ловко ее вывернул.

— Потише здесь, а не то… — И он, прижимая меня к стене, спокойно отобрал документы.

В это время отворилась дверь и вошла Верочка.

— Симаков, вы свободны!

Красноармеец отпустил мою руку и, расправив складки гимнастерки, деловито вышел из комнаты.

— Володя, вы и тут успели повздорить? С вами не соскучишься.

Человек в очках стоял перед ней навытяжку и ждал распоряжений. «Вот чудеса, — подумалось мне. — Наверное, Верочка не просто радистка».