Борис Яроцкий - На всех фронтах

Для фашистов эта небольшая, зажатая лесом подмосковная деревня была уже тылом. И они отдыхали в теплых бревенчатых избах. Слабый ветер доносил запахи паленых перьев. Далеко за полночь стихли голоса. Видимо, фашистов одолел сон.

— Вот сейчас бы ударить! Было бы в самый раз, — рассуждали танкисты.

Заговорили о немцах. Лейтенант Гудзь вспомнил, что на эту тему он беседовал с Хориным еще в начале войны. И Хорин, как сейчас Саблин, отвечал на недоуменные вопросы командира взвода.

Татарчук среди немцев, взятых в плен, искал капиталистов и не нашел, Кирин видел трагедию Германии в страхе немецкого обывателя. Обыватель, чтоб сберечь свою шкуру, готов убивать каждого. У Саблина была еще надежда, что немцы не все плохие, где-то должны быть порядочные. Понятливей всех, как считал командир экипажа, был лейтенант Старых: побеждают, ненавидя врага.

Слушая товарищей, лейтенант Гудзь невольно думал: «Любопытно, кто они, те танкисты, которые завтра ринутся в Москву?»

Своя была правда у Саблина. Но сейчас, перед боем, она не годилась.

Забрезжил рассвет. Появились смутные очертания деревьев, крыш, заборов. И вот они, чужие, ненавистные танки, с короткими, как будто обрубленными, стволами, угловатыми крыльями, узкими гусеницами. У каждого слева на борту фара. Старые знакомые — T-III.

Лейтенант Гудзь про себя повторяет заученную еще в училище техническую характеристику:

«Немецкий танк — T-III. Принят на вооружение в 1937 году. Пушка — 50-миллиметровая. Масса — 23 тонны, скорость по шоссе — 56 километров в час, броня лобовая — 50 миллиметров, бортовая — 20. Экипаж — 5 человек. Проходимость по грязи и бездорожью недостаточная».

Деревня растянулась вдоль Волоколамского шоссе, в деревне — немцы. В стороне от Нефедьева в снежной дымке лейтенант вдруг заметил еще одну группу танков. Они казались каменными глыбами, принесенными не иначе как ледником. Гудзь успел сосчитать, вблизи — одиннадцать, в отдалении — семь, итого — восемнадцать.

— Начнем, пожалуй, — сказал он товарищам и неторопливо, по-хозяйски, будто дверь избы, закрыл за собой люк. В танке стало совсем темно, лишь крохотная лампочка синеватым светом выделяла шкалу прицела: при таком скудном освещении глаза наводчика лучше видели местность.

— Заряжай!

Саблин выполнил команду. Звонко щелкнул затвор полуавтомата-пушки. И снова напряженное ожидание. Время, казалось, остановилось. Слышалось только учащенное дыхание заряжающего, да каждый ощущал биение своего сердца.

Почему-то, подумал лейтенант, мгновения перед боем представляются вечностью, успеваешь о многом вспомнить и многое загадать. Но такое обычно бывает, если ты рядовой и тебе надо точно и быстро исполнять команды, да еще если командир предупреждает быть предельно внимательным, ни о чем не думать. Вот именно тогда в голову приходят разные, часто посторонние мысли.

За те секунды, как щелкнул затвор и наступило ожидание, лейтенант Гудзь прикинул: «Восемнадцать на пять — девяносто».

Татарчук, словно угадывая ход мысли командира, хмыкнул:

— Вот житуха! Всем батальоном сидят в тепле, лопают тушенку.

— Татарчук!

— А что, разве не так?

И опять напряженное ожидание. Пока немцы не заводят машины, можно повременить, рассвет запаздывает.

Когда ты командир в бою, некогда предаваться размышлениям. Весь мир сужается до размеров поля боя. И тут главное одно: во всем опережай противника. За первой целью поражай вторую, и так до последней. Наверное, подобным образом действует альпинист, шаг за шагом преодолевая крутизну: ему некогда соображать, сколько секунд он будет падать, если вдруг сорвется, он весь занят своей рискованной работой — продвижением вперед.

И все же танкист от альпиниста отличается: альпинист, если не хочет, может не подниматься в гору и не испытывать себя риском. Танкист обязан вступить в бой там, где прикажут. Здесь свой суровый расчет, своя безжалостная тактика. По тактике у курсанта Гудзя была отличная оценка.

— По головному!..

А как же иначе, отметил про себя лейтенант Старых, слушая команду. Если поджечь головной, стоящий при выходе на дорогу, он загородит всю улицу. Пусть тогда они попробуют развернуться, придется рушить избы.

— Огонь!

Вспышка вырвала из полумрака речку, схваченную морозцем топь, ближние оголенные осины. Бронебойный снаряд, прочертив багровую трассу, врезался под гусеницу головного танка.

— Левее…