Энтони Дорр - Весь невидимый нам свет

— Я провела с ним день. Даже меньше.

— Сколько вам было тогда лет? — спрашивает Ютта.

— Во время осады — шестнадцать. А вам?

— Пятнадцать. К концу войны.

— Мы все повзрослели раньше, чем стали взрослыми. А он?..

— Он погиб, — отвечает Ютта.

Ну конечно. В историях про войну все бойцы Сопротивления — решительные мускулистые герои, способные собрать автомат из канцелярских скрепок. А все немцы — либо богоподобные блондины, взирающие из открытых танковых люков на разрушенные города, либо похотливые маньяки, пытающие еврейских красавиц. Тому мальчику просто не осталось места в общей картине. Он был почти неощутим, как будто рядом с тобой — перышко. И все же его душа светилась глубочайшей добротой, ведь правда же?

Мы собирали ягоды в Рурской области. Мы с сестрой.

— У него были руки меньше, чем у меня, — говорит Мари-Лора.

Женщина прочищает горло.

— Он всегда был слишком маленький для своих лет. Но обо мне заботился. Ему трудно было не делать того, чего от него ждали. Я понятно говорю?

— Да, да.

Аквариумы булькают. Улитки едят. Сколько, наверное, мучений пережила эта женщина… А домик? Получается, что Вернер зашел за ним обратно в грот? Остался ли камень внутри?

— Он сказал, — говорит Мари-Лора, — что вы с ним слушали передачи моего дядюшки. Что вы ловили их в Германии.

— Вашего дядюшки?..

Мари-Лора гадает, какие воспоминания крутятся в голове у женщины, сидящей напротив нее. Она собирается ответить, но тут в коридоре слышатся шаги. Макс пытается что-то сказать по-французски. «Нет-нет, — смеется Франсис, — не „в заде“, а „сзади“».

— Извините, — говорит Ютта.

— Детская рассеянность-то нас и спасает, — со смехом отвечает Мари-Лора.

Открывается дверь и Франсис спрашивает:

— Все в порядке, мадам?

— Да, Франсис. Можете идти.

— Нам тоже пора, — говорит Ютта и задвигает свой табурет под стол. — Я хотела бы оставить вам домик. Лучше он будет у вас, чем у меня.

Мари-Лора упирается ладонями в стол. Она представляет, как мать с сыном проходят в дверь, маленькая рука зажата в большой.

В горле у нее стоит ком.

— Подождите, — зовет она. — Когда дядя после войны продавал дом, он съездил в Сен-Мало и забрал единственную сохранившуюся запись моего деда. Про Луну.

— Я помню. И про свет? На обратной стороне.

Скрип половиц, бульканье аквариумов. Шуршание улиток по стеклу. Деревянный домик между ладонями.

— Продиктуйте Франсису свой адрес. Запись очень старая, но я ее вам отправлю. Максу должно понравиться.

— И Франсис сказал, там сорок две тысячи ящиков с сушеными растениями, а еще он показал мне плезиозавра и клюв исполинского кальмара…

Гравий хрустит под ногами. У Ютты кружится голова, так что она должна прислониться к дереву.

— Mutti?

Темнота перед глазами медленно проясняется.

— Я просто устала, Макс. Вот и все.

Она разворачивает карту и пытается сообразить, как им вернуться в гостиницу. Машин мало. Почти каждое окно, которое они минуют, вспыхивает голубыми отсветами телевизора. Именно отсутствие тел, думает Ютта, позволяет нам забыть. Трава и дерн запечатывают их накрепко.

В лифте Макс нажимает кнопку шестого этажа, и они едут вверх. Ковровая дорожка в коридоре — малиново-бурая река, расчерченная золотыми прямоугольниками. Ютта отдает Максу ключи, он некоторое время возится с замком, потом распахивает дверь.

— А ты показала тете, как открывать домик, Mutti?

— Думаю, она и без меня знает.

Ютта включает телевизор и снимает туфли. Макс открывает балконную дверь и складывает из гостиничной бумаги самолетик. Париж за окном похож на те города, которые она рисовала в детстве: тысячи окон, кружащая стая птиц. На экране телевизора игроки в синем бегут по полю за три тысячи километров отсюда. Счет три-два. Однако вратарь упал, мяч медленно катится к линии ворот, и отбить его некому. Ютта набирает на телефоне девять цифр, Макс запускает самолетик в окно. Тот пролетает метров двадцать и на миг зависает в воздухе, и в эту самую секунду голос мужа в трубке произносит «алло».

Мари-Лора сидит за рабочим столом и одну за другой перебирает раковины дозиний в лотке. Воспоминания вспыхивают и пропадают. Шершавая материя папиных штанов, за которые она цепляется. Прыгающие песчаные блошки под коленями. Скорбные звуки органа оглашают скользящий во тьме «Наутилус».

Она трясет домик, хотя и знает, что тот не выдаст своих секретов.