Илья Маркин - Люди грозных лет

— Рубануть всеми пулеметами, — проговорил Козырев. — Пусть, гады, захлебнутся на веки вечные.

— И рубанем, рубанем, — заскрежетал зубами Бондарь, но тут же замер от страшной мысли. Сейчас немцы не трогают группу советских воинов, укрывшихся в роще, единственно потому, что не знают о ней. Но стоит только хоть раз выстрелить, а тем более дать пулеметную очередь, как противник бросит к роще все, что есть поблизости.

«Пятьдесят человек погибнут, — лихорадочно думал Бондарь, — а неизвестно еще, нанесем ли немцам потери».

Суета на батареях усиливалась. От кухонь, от тягачей, от штабелей снарядов немцы бежали к орудиям. Теперь не оставалось сомнения, что вражеские артиллеристы заняли свои места и ждут команды «огонь». Бондарь содрогнулся, мгновенно представив, что будет твориться на позициях наших войск, когда эти пушки и гаубицы рявкнут залпом, вторым, третьим и десятки, сотни воющих, свистящих снарядов полетят туда, где едва ли успели закрепиться советские воины.

— Иван Сергеевич, снимайте пулеметы с западной опушки и немедленно сюда, — прошептал Бондарь и с привычной ловкостью лег на землю, определяя, удобно ли вести огонь с этого места. Забыв обо всем и видя только вражеские батареи, он перебегал с одного места на другое и, наконец, нашел пологую, почти незаметную на фоне земли крохотную высотку, откуда были видны все вражеские позиции.

— Быстрее, быстрее, — торопил Бондарь пулеметчиков.

Нетерпение овладело и пулеметчиками. Они уже знали решение командира и старались делать все быстро, но, как всегда в спешке, делали не то, что нужно. Бондарь не выдержал, схватил ближний от него пулемет и сам выкатил его на позицию. Прибежавший с двумя расчетами Козырев установил свои пулеметы рядом. Едва взявшись за рукоятки пулемета, Бондарь, как и всегда, почувствовал удивительное спокойствие. Он указал, кому куда стрелять, скомандовал прицел и, сам поймав на мушку крайнюю справа пушку, крикнул:

— По фашистской сволочи лентой, с рассеиванием по фронту!.. — Но команды он не закончил, как земля вздрогнула, из стволов вражеских орудий метнулись снопы пламени и раскатисто ахнул первый залп.

— Огонь! — что было сил крикнул Бондарь и, привычно удерживая пулемет за рукоятки, нажал на спусковой рычаг.

В оглушающей трескотне он не слышал своего пулемета и только, не отрываясь, следил за мушкой, двигавшейся острием там, где стояли вражеские орудия. Прежде чем он понял, что лента кончилась, наступила страшная, опустошительная тишина. Остро, до боли звенело в ушах, сладкий пороховой дым щекотал горло, в усталых от напряжения глазах мелькали розовые круги.

— Пулеметы в укрытие, — скорее по привычке, чем сознательно, скомандовал Бондарь и не заметил, как кто-то вырвал у него из рук хобот пулемета.

Отойдя в сторону, он прислонился к березе и смотрел туда, где виднелись вражеские орудия. Там что-то горело в нескольких местах, что-то взрывалось, но сами орудия молчали. От них в разные стороны бежали немцы, но было их совсем мало. Большинство артиллеристов оставалось лежать возле лафетов, возле колес, между орудиями, на зеленой траве лугов.

— Ну, товарищи, — сказал Бондарь, всматриваясь в разгоряченные лица пулеметчиков, — мы сделали большое дело. Там, на фронте, наши товарищи скажут нам великое спасибо. Теперь начнется самое трудное. Сейчас они бросятся к нам, и мы должны выстоять, выдержать до темноты, а потом прорваться и соединиться со своими. По местам, товарищи!

С этого момента, как только он подал команду «по местам», все сомнения и тревоги Бондаря исчезли совершенно, и у него осталось только одно чувство необходимости делать то дело, которое обязан он делать и как командир, и как коммунист, и как человек. С ним в это время произошло именно то, что происходит с людьми сильного характера, которые, часто рискуя своей жизнью и попадая в безвыходное положение, не то что свыкаются с этим, а всем своим существом сознают, что выход из этого положения не в волнениях, не в переживаниях, а в напряжении всех своих сил для борьбы с тем, что угрожает жизни, что создает безвыходное положение.

— Идут, товарищ старший лейтенант, — подбежав к Бондарю, доложил посыльный из расчета Вершкова.

Это «идут» сказало Бондарю все. Подхватив автомат, он побежал на восточную опушку. Кусты больно хлестали по лицу, по рукам, а он не чувствовал боли, думая лишь о том, чтобы поскорее увидеть тех, кто «идет». Он ожидал, что вот-вот затрещат выстрелы, засвистят пули, но ни выстрелов, ни свиста пуль не было. «Может, напрасная тревога, — мелькнула надежда, — может, немцы вообще не поняли, откуда их обстреляли, и не знают, что мы в роще».