Илья Маркин - Люди грозных лет

— Огонь, открывайте огонь! — крикнул Федотов. Голос его потонул в треске взрывов над самой головой. И в третий раз появились было зеленые фигуры, но где-то справа от Федотова глухо застучал пулемет, и фигуры, не успев взмахнуть руками, исчезли.

— Комбата убили! — прокричал кто-то позади Федотова.

Карцева Федотов нашел в той самой землянке, где сидели они ночью. Он лежал на разостланной шинели головой к выходу, и над ним склонилась тоненькая девушка в телогрейке.

— Жив? — обрадованно спросил Федотов.

— Жив, товарищ генерал, — бодро ответил сам Карцев, — кажется, здорово царапнуло, но жив. Хотел их очередью пулеметной угостить, да не успел.

— Зачем вы рискуете так, к чему это? — наклоняясь над Карцевым, сказал Федотов.

— Как же иначе, товарищ генерал? — со злостью ответил Карцев. — Они нам житья не дают, а мы что же, молча терпеть должны. Нет уж, ни в чем не уступим! Бить их, беспощадно бить, всем, чем можно!..

«А я его равнодушным человеком посчитал, — глядя на спокойное лицо Карцева, подумал Федотов. — Разве это равнодушие? Это как раз то, что движет нашими лучшими людьми, — ненависть к врагу, к тем, кто пришел на нашу землю».

Ему вдруг захотелось погладить темную руку майора, но он сдержался, словно стыдясь нежности в этих суровых условиях войны. Пожелав Карцеву скорейшего выздоровления, он вышел из землянки. На полчаса немцы притихли; однако как только с той стороны, где находились главные силы, связисты попытались пробраться к перебитому проводу, из немецких окопов одновременно брызнули огнем три пулемета и методично захлопали минометы, покрывая лощину позади плацдарма стелющимся дымом. Так продолжалось весь день. Несколько раз немцы забрасывали в траншею гранаты. Советских воинов спасала только хитрость и ловкость. Все они сидели в глубоких норах и таких, как наблюдательный пункт, закрытых сверху нишах, откуда в сторону противника через крохотный глазок настороженно смотрели спрятанные пулеметы. Однако и этих предосторожностей оказалось мало. Во второй гранатный налет было ранено четверо солдат, а при третьем налете погиб не успевший скрыться в норе старший сержант.

По единственной в батальоне рации Федотов связался с начальником штаба дивизии и приказал всей артиллерией прикрыть защитников плацдарма. Минут через десять все полукружье плацдарма было опоясано взрывами. И даже это не спасало положения. Немецкая траншея была так близка от нашей, что, рискуя поразить своих, наша артиллерия не могла бить по ней. Немцы опять и опять сверху вниз швыряли гранаты, и их пулеметы беспрепятственно держали под огнем всю долину ручья.

Переходя из одной норы в другую, Федотов только к вечеру смог обойти весь плацдарм. Теперь у него не оставалось никакого сомнения в бесцельности сохранения этой низины под высоким, занятым противником холмом, которую кто-то громогласно назвал плацдармом. Рассуждая здраво по-военному, это был не плацдарм, а всего одна-единственная траншея, отделенная четырехсотметровой долиной от главных сил обороны.

«Нет! Это нужно исправить, — твердо решил Федотов, — нельзя понапрасну держать людей в опасности. Сегодня же ночью отвести всех назад, а траншею заминировать и держать под непрерывным огнем».

Когда он сказал об этом Аленичеву, тот радостно улыбнулся и с неожиданной для него теплотой сказал:

— Вот теперь и мы вздохнем полной грудью.

Однако радость Аленичева и Федотову оказалась напрасной. Когда в темноте раннего вечера ушли они с плацдарма и добрались до передового наблюдательного пункта полка, Федотов сразу же связался по телефону с командиром корпуса.

— А-а-а, — услышал он насмешливый голос генерал-лейтенанта, — сам хозяин новый! Ну как, все облазил, все проверил?

Комкор был явно в веселом настроении, шутками перебивая доклад Федотова. Но едва Федотов заговорил о необходимости отвести подразделения из-за ручья, как генерал-лейтенант стих и в трубке слышалось только его прерывистое дыхание.

— Значит, отвести предлагаете? — после молчания переспросил он.

— Немедленно, этой же ночью, я все подготовил, — с горячностью подтвердил Федотов.

— Тебе что, звезды генеральские надоели, опять в полковники, а может, пониже захотел? — язвительно спросил комкор и сердито, до звона в мембране, выкрикнул: — И думать забудьте и мысли эти из головы выбросьте!