Илья Маркин - Люди грозных лет

— Молодец! — восхищенно прошептал Селиваныч. — Вот и всем так нужно — деловито, не спеша!

Звук вхолостую гоняемого стартером мотора заглушил его слова. Анна то включала, то выключала стартер, что-то делая руками, но мотор даже ни разу не чихнул. Вера видела, как лицо Анны стало совсем бурым, по щекам катились градинки пота. Она все нажимала и нажимала на педаль стартера, а мотор все так же всхлипывал вхолостую.

— Все! Села! — отчаянно прошептал Селиваныч. — Капут аккумулятору, разрядит вчистую.

— Да помолчите вы! — сердито прикрикнул на него Яковлев.

«Проверь все, проверь!» — чуть не закричала Вера. Словно поняв ее мысли, Анна вышла из кабины и склонилась над мотором.

Все замерли в нетерпеливом ожидании. Только один автоинспектор, посматривая то на Анну, то на стоявшие четким рядом машины, неторопливо прохаживался, с явным удовольствием переставляя обтянутые комбинезоном ноги.

Анна сделала что-то в моторе, вновь села в кабину и включила стартер. Мотор опять вращался вхолостую. Снова Анна вылезла из кабины и склонилась над мотором. Лица ее не было видно, но по тому, как сутуло опустились ее плечи, Вера поняла: Анна напрягает все силы своего ума и никак не может найти неисправность.

— Вот же ядовитый человек, — свистяще прошептал Селиваныч, — обязательно устроит такую каверзу, что башку сломаешь, а не отыщешь.

— А гаечку-то это вы отвинтили? — подняв голову и глядя на инспектора, гневно спросила Анна.

— Ну что вы! Да тут и нет меня. Вы одна-одинешенька на пустой дороге. Ехали вы, ухабов много, машину трясло, вот гаечка-то и ослабла, — невозмутимо разъяснил инспектор и своей ленивой походкой по-прежнему зашагал взад и вперед.

Анна прогремела ключами, сделала что-то и села в кабину. Едва она включила стартер, как мотор оглушительно загудел, выбрасывая черный дым, и резкие звуки его показались и Вере, и Селиванычу, и Яковлеву, и всем девушкам, и, очевидно, самой Анне приятнее самой нежной музыки. Поработав немного, мотор чихнул, затем, с отчаянным треском хлопнув, смолк.

— Опять каверза! — воскликнул Селиваныч.

Снова Анна копалась в моторе, отыскивала неисправность, садилась в кабину, вылезала, искала, что-то делала, и, наконец, мотор заработал уверенно и ровно, инспектор сел рядом с Анной, загудела коробка передач, и машина тронулась. Селиваныч, крича и размахивая руками, первым бросился за ней… За ним бежали Вера, Яковлев, тоже крича и махая руками.

Минут через сорок машина вернулась в гараж. Анна вылезла из кабины. Потное лицо ее сияло, прищуренные глаза светились неудержимой радостью.

— Теперь следующая, — ничего не сказав Анне, проговорил инспектор и вызвал Марусю Быкову.

— Как? Страшно? Что спрашивал? — обступили девушки Анну Козыреву.

На все вопросы Анна только радостно улыбалась и, беззвучно шевеля губами, силилась выговорить что-то.

— Значит, теперь все, и я на самой настоящей поеду? — наконец спросила она и, не переставая улыбаться, призналась: — Ох и страшно было! А он совсем не сердитый. Туда ехали только и слышала: «направо», «налево», «прямо», а как повернули у Сокольнического метро, так и заговорил ласково, просто, совсем как Иван Селиванович.

«Вот Ваня обрадуется! — отойдя в сторону, думала она. — Как домой приду, сразу письмо ему большое-большое напишу. И Толика я напрасно отговаривала», — вспомнила она, как сегодня утром в последний раз решительно сказала старшему сыну, что его дело учиться и что она не согласна отпустить его на завод. Теперь, возбужденная и счастливая, она, как давно забытое, вновь переживала вдохновенную радость труда, и ей было стыдно за то, что она лишала этой радости своего сына. «Пусть работает, а учеба от него не уйдет, если душа не охладеет», — решила она и присоединилась к девушкам.

Экзамены длились до позднего вечера. Яковлев несколько раз уходил и приходил снова. Инспектор отказался от обеда, и все проверял и проверял девушек, одних долго, минут по сорок, по часу, других быстро, за десять-пятнадцать минут, даже не выезжая из гаража. И всем было ясно, что те, кто не выезжал из гаража, экзамена не выдержали и шоферских прав не получат. Первой из таких несчастных оказалась Соня Корниец. Едва отойдя от машины, она навзрыд заплакала и, несмотря на уговоры Веры, Селиваныча и подруг, до окончания экзаменов просидела в старой, разбитой кабине в дальнем конце гаража. Скоро к ней присоединилось еще трое, и эта горестная группа до слез растрогала Селиваныча. Он сердито ворчал, проклиная жестокость безжалостного инспектора, клялся расплатиться с ним самой страшной местью, грозился жаловаться на него, но, когда инспектор вернулся с последней державшей экзамен девушкой, подошел к нему и, дружески улыбаясь, совсем не своим, умоляющим голосом сказал: