Илья Маркин - Люди грозных лет

— Да что изучать! — воскликнул Корнеев. — Дело нужно делать.

— Я и говорю: изучаю, как и чем помочь им, — подхватил Канунников, — это ж такое дело! Каждая минута дорога! Иван Степанович, так разрешите действовать?

— Я хотел поговорить с инициаторами этого предложения.

— Когда прикажете? Я с ними сам приеду!

— Что ж, приезжайте к шести сегодня. Кстати, мне еще кое о чем нужно поговорить с вами, только это уже не телефонный разговор, — неожиданно сухо закончил Корнеев.

«Это не телефонный разговор, — мысленно повторил Канунников, — не телефонный! Неужели он хоть что-нибудь знает о Лоре? Дошло что-то, определенно дошло, и он хочет выяснить лично. Тут держаться нужно очень осторожно. Отрицать все, все отрицать и не дать ни малейшего повода к подозрению. Иначе гибель!»

То душевное спокойствие, которое установилось у Яковлева после встречи с Ириной, вновь было нарушено. Прошло больше месяца, а от Ирины не было ни одного письма. Опять, как и раньше, Яковлев строил самые различные предположения. Обманывая себя, он старался не думать о самом страшном, а вести с фронтов были так тревожны, что каждый день, прослушав сводку Совинформбюро, у него болезненно ныло в груди и наплывали тревожные мысли. К тому же и дела на заводе осложнились: новый план не выполнялся, старые станки то и дело выходили из строя, единственные транспортные средства — три грузовика — не успевали подвозить самое необходимое. Измученные, полуголодные рабочие валились с ног; попытка организовать курсы шоферов и тем хоть как-то облегчить положение с транспортом встретила неожиданное препятствие: столовая соседней фабрики отказалась кормить машиностроителей, создать же свою столовую не хватало ни сил, ни средств; прибывшие из ремесленного училища пареньки были так неопытны и так плохо обучены, что самостоятельно работать не могли, и Яковлеву самому пришлось обучать их заново. Как раз во время занятий с ремесленниками в цех прибежала представлявшая в своем лице весь штат заводоуправления худенькая остроносая девушка и то ли от поспешного бега, то ли от волнения с трудом выговорила:

— Вызывают вас… к телефону… из наркомата…

— Кто? — спросил Яковлев, прерывая занятия.

— Начальник… большой… сердитый!

— Да кто он, должность, фамилия?

— Забыла я, — пролепетала девушка, — только кричит: «Немедленно, жду у аппарата».

Яковлев паклей вытер руки, сбросил фартук и побежал в дирекцию. Звонил, оказывается, Канунников.

— Итак, Александр Иванович, — неторопливо заговорил он, — дела наши пошли на лад. Я честно признаюсь: недосмотрел, передоверился! Подсунули бумажку, подписал, а теперь разобрался и вижу: все совсем не так. Ценное ваше предложение и очень нужное! Сегодня вас, Полозову и меня приглашает Иван Степанович Корнеев. В пять часов я заеду.

«Что же ты крутишь, сам напутал, а теперь лебезишь», — хотел было крикнуть Яковлев, но деликатность удержала его.

— У меня очень много дел. Возможно, без меня обойдется? — сказал он.

Канунников молчал, видимо обдумывая, и еще мягче и любезнее ответил:

— Нельзя, Александр Иванович. Товарищ Корнеев человек занятый и нас долго не задержит.

Разговор с Канунниковым явился для Яковлева тем переломным моментом, когда человек, измученный, усталый и физически и умственно, теряет те внутренние силы, которые держали его и помогали преодолевать нечеловеческое напряжение. С трудом передвигая ноги, он прошел в свой кабинет и, опустошенный, совершенно не понимая, где он и что с ним, присел на край стула, грудью навалился на стол и положил голову на руки. Глаза его сами закрылись, и им овладел тяжелый сон. Возбужденный, переутомленный мозг продолжал лихорадочно работать, и Яковлев видел во сне то механический цех, где беспорядочно гомонили пареньки-ремесленники, то отдел технического контроля, весь заваленный бракованными минами; то завод на Урале и свой цех, сплошь уставленный новенькими, приятно гудящими станками; то Ирину в белом платье, с огромным букетом сирени в руках. Он тянулся к Ирине, она все отстранялась, отстранялась и вдруг, словно растаяв, исчезла. Он бросился туда, где стояла она, споткнулся, упал и закричал от обиды. От этого крика он проснулся.

Липкий, холодный пот покрывал лицо, шею и руки. В горле пересохло, голова, казалось, налита чем-то непомерно горячим и тяжелым. С трудом достав рукой графин, он рывком подтянул его к себе и жадно поймал губами выплеснувшуюся воду.