Иван Сотников - Днепр могучий

— Товарищ капитан, поверьте, смотрю на себя и диву даюсь: паровоз как паровоз, а топка потухла, вот и стою в тупике!

— Ты жалость к себе не выпрашивай. Не то время. Видишь, какие бои? Нюни распускать не приходится. Нервы в кулак, и все отдай делу. Только так. Иначе вылетишь из седла. Окончательно и бесповоротно. Ты понял меня, Самохин?

Слова комбата крепко встряхнули Леона. Ему захотелось вдруг действий и действий, сейчас же, сию минуту. Не терпелось нажать на все рычаги и все пустить на полный ход.

Прошлой ночью Пашин в третий раз ходил за «языком», и все безуспешно. Разведчики только что опять возвратились ни с чем. А что, если дерзнуть? Из переднего окопа Самохин долго всматривался в непроглядную темень фронтовой ночи. Изредка взвивались немецкие ракеты. Ослепительно разгораясь, они освещали мелкий кустарник, изъеденную овражками неровную местность. Мин тут нет, и объект что надо. Как раз против — пулеметный окоп немцев. Еще днем Леон изучил все подходы. Надо рискнуть! Он пришел к Якову. Объяснил обстановку. Румянцев с минуту колебался, потом доложил в штаб. Разрешили пока поставить засаду. Ну что же, засаду так засаду.

Пока готовилось отделение, Леон опять всматривался в сторону немцев. Совсем тихо. Засада ничего не даст. Надо выдвинуться к тому окопу, оглушить противника гранатами, и «язык» обеспечен.

Он сам пошел с отделением. Ползли осторожно, подолгу отлеживаясь на сырой земле. Часа через два послышались приглушенные голоса немцев. Чуть сбоку одна за другой вспыхнули ракеты. Спасли мелкие кустарники и ложбинки. Затем сигнал, удар гранатами, бросок. Леон насел на пулеметчика, вместе с бойцами скрутил ему руки за спину. Мигом — на плащ-палатку и волоком — назад. Все удалось на славу. Даже ни одного раненого.

Да, удача! Она обрадовала, пробудила азарт. В эту минуту Самохин готов был свернуть горы.

С рассветом к Леону пришел Пашин, поздравил с успехом.

— Не завидуешь? — полушутя спросил Самохин.

— Лучшему не завидуют, у лучшего учатся.

Когда Пашин ушел, Леон подумал: «А вот Таня не пришла, не поздравила с успехом». И Леону до смерти захотелось видеть Танино лицо, слышать ее голос. Нет, никто ему не нужен, кроме Тани. Никто!

После горячего чая усталых разведчиков быстро сморил сон. Не спалось одному Зубцу. Первая разведка, и такой промах! Один он всех подвел. Сколько готовились, ползли под пулями. Жуть одолевала. Чего не пережили только из-за этого пленного! И нужно же было упустить его! Ведь захватили уже, волокли к себе. А немец возьми и вырвись. Тут-то и пришлось резануть из автомата. Сгоряча, конечно. Нужно бы догнать. Хорошо, что пленного в ту же ночь взял Самохин. Не то всем бы снова в поиск. И досталось же Зубцу от разведчиков!

Правда, Пашин не горячился, не ругал. Лишь сказал: «Разведчику нужно иметь не горячую голову, а горячее сердце».

Семен встал хмурым и сердитым. Но долго хмуриться не в его натуре. А тут еще прибыл наконец Сабир Азатов, и Зубец ему очень обрадовался.

Парторг принес свежую почту, и все зашелестели газетами. Ефрейтор Сахнов пристроился у окна и загородил свет.

— Отойди, не стеклянный, — негромко сказал Зубец. С Сахновым у них давно нелады.

— Не видишь — очки надень! — огрызнулся тот и демонстративно вышел наружу.

Азатов проводил его долгим взглядом.

— Это что за вояка? — наклонился он к Зубцу, кивнув в сторону Сахнова, сердито хлопнувшего дверью.

— Да так, пирожок ни с чем.

— Ты не преувеличиваешь?

— Зачем, Сабир, сам увидишь.

Азатов знал уже, что выходки Сахнова у всех вызывали недоумение. В чем дело?

— Может, выйдем тоже, — предложил он Зубцу и Пашину.

Золотистое голубое утро пахнуло на них хмельной свежестью. А война напоминала о себе. Мимо провезли раненых с бледными измученными лицами, и им, конечно, не до голубого неба и свежего воздуха.

Все трое шагали молча. День за днем их глаза видят горе, кровь, смерть. Не они начали эту войну, но им кончать. Им завоевывать желанный мир, и без жертв тут не обойтись.

Они остановились у белобокой березы и присели на поваленное снарядом дерево. Зубец опустил глаза, не зная, с чего начать. Пашин старательно строгал палочку. Азатов же просто любовался чу́дным утром. Эх, солнце, солнце! Встанет себе где-то далеко за Байкалом и катит через всю землю. Уйдет война, а солнце будет светить еще жарче, и за горем придет счастье.

Он поглядел на своих спутников.

— Чего загрустил, Зубчик, день-то какой, смотри! — подтолкнул он локтем разведчика.