Иван Сотников - Днепр могучий

— А я и не думаю, чтоб нас с тобой кто-то принудил бы салютовать их генералам. Наше дело — бить их! Верно?

— Вот с этим я согласен…

На пути в Шандеровку картина битвы открывалась снова и снова во всем своем страшном величии. Здесь на каждом шагу следы повергнутого врага. Еще издали Румянцев увидел многочисленные фигуры людей, выстроившихся вдоль дороги. Что за люди и почему так неподвижны их застывшие фигуры? Но, чем ближе оставалось до них, тем недоуменнее становилось лицо командира. Что такое? А когда рота совсем приблизилась, Яков не поверил своим глазам. Вдоль дороги стояли трупы немецких солдат. Их лица перекошены и сведены судорогой. Руки скрючены. Зеленоватые шинели закапаны кровью. Заледеневшие мертвецы испуганно и зло смотрели на живых чуть приоткрытыми глазами. Но в их фигурах, в выражениях мертвых лиц было что-то жуткое и отрешенное, словно они уже смирились со страшной судьбой, с тяжким, но неизбежно справедливым возмездием, которое настигло их на этом поле смерти.

— Кто же их выставил тут и зачем? — нахмурился Румянцев.

— Вон кто, смотрите, — указал Глеб на кучу ребятишек, видневшихся вдали. Они тащили с поля замерзшие трупы и ставили их у обочины дороги.

— По-моему, никчемное кощунство, — сказал Румянцев. — Мертвым мстить нечего.

Когда поравнялись с мальчишками, Яков поманил их к себе. Они гурьбой высыпали на дорогу и радостно обступили солдат и офицеров.

— Зачем это? — кивнул Румянцев на мертвяков у дороги. — Кто вам велел?

— А никто, дяденька, мы сами, — опередил других шустрый, лет двенадцати мальчонка. — Пусть стоят, пусть поглядят, чего наделали…

— А то их засыплет снегом, и не найдешь, — сказал другой.

— Их же закапывать надо, попробуй тогда разыщи.

— Ничего, постоят, — весело ухмыльнулся черноглазый паренек, засунув в рукава, видно, закоченевшие руки.

— А глумиться над мертвыми все же не надо, ребятки, — тихо сказал Румянцев.

— Да мы не глумимся, — изумленно взглянул на офицера черноглазый. — Мы просто ставим, и все. Мы ничего с ними не делаем.

— А вы их складывайте в ряд.

Солдаты придут и зароют.

— А что, ставить нельзя?

— Не надо.

— А ребята по дороге на Нова-Буду еще больше наставили, с батальон…

— Никчемная забава.

— А чего их жалеть! — выскочил черноглазый крепыш лет четырнадцати. — Нас они жалели? Поглядите, скольких сожгли в церкви. Все слышали, как кричали наши, когда горели. Вся деревня. А скольких расстреляли? Я сам был в партизанах. Знаете, как лютовали? Поймают — и сразу расстрел. А потом привяжут убитых к столбам и деревьям, а ты смотри и слезами обливайся. Чего жалеть таких мучителей!

Мальчик зло сплюнул на дорогу.

— А нам в подвал гранату бросили, — выскочил еще один, самый маленький из всех, — сразу десятерых уложили. А пожгли сколько!..

Стараясь перекричать друг друга, ребята наперебой перечисляли жертвы последних дней.

— Потому и разбили их, — хмурясь, сказал Румянцев. — А скоро и совсем прогоним с Украины. Очень скоро. И на их земле мы отомстим за все преступления. Вместе с вашими отцами и братьями отомстим. Сами увидите и услышите. А ставить мертвяков, ребятки, все же не надо.

Некоторые из ребят весело усмехнулись:

— Ладно, не будем больше.

— А я буду, — выскочил черноглазый. — Зачем они мамку убили?..

У Румянцева перехватило дыхание. Он притянул к себе нахмурившегося мальчишку и молча поерошил его волосы, отчего его шапка низко-низко сдвинулась на лоб, закрыв глаза, на которых блестели слезы.

Яков тихо подал команду, и рота снова тронулась. Видно, не вовремя он взял под защиту этих убитых. Теперь им все равно: стоять или лежать. И если все же это кощунство, малышей сейчас не переубедить. Их глаза видели столько мук и горя, столько крови, нечеловеческих зверств, чинимых немцами, что любое снисхождение к врагу, даже к мертвому, вызывает у них протест.

В самой Шандеровке уйма поверженной и брошенной немцами техники. Ею забиты все улицы, поля и холмы, подступающие к селу с севера, и колхозные сады, прилепившиеся с юга. Населенный пункт уничтожен почти полностью: сплошное пепелище. Местами не уцелели даже остовы печей. Гарь и гарь. Точащий горло и сердце дым. Нужно все строить заново. Лед небольшого пруда сплошь устлан трупами. Ими забиты сараи и конные дворы, где немцы пытались оказать сопротивление. Оля во все глаза глядела вокруг. Смерть и смерть! Как можно было выжить тут? И как выжил все же ее Пашин? Геройски выжил, и в этом его и ее счастье!