Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]

- На какую глубину?

- Глубину? - чем-то чавкая, переспросил коротконогий толстяк. - Ну-у, на глубину окопа. ..Як дума╓ш, Микола, так нормально буде?

- Нормально, при╖де "Стоматолог" ╕ вир╕шить, - просипел Старший.

"Значит, всё-таки окапываются, к обороне готовятся. И ещё кого-то ждут, наверное, такого же, как и я - землю рыть," - почему-то почти с облегчением подумал дед Василий и шагнул на дно грунтового провала. Потом поправил кепку, как бы приноравливаясь, несколько раз повернул в руке древко лопаты, и начал свою работу. Металл с лязгом вонзился в высохший от долгого ожидания дождя грунт.

Через какое-то время послышался мерный, глухой рокот небольшого грузовика, пробиравшегося со стороны посёлка. Недалеко от того места, где расположилась ночная группа, грузовик сбавил ход и свернул с дороги. Дед Василий узнал звук этой машины. Для всех оставшихся в посёлке за каких-то несколько недель оккупации звук её двигателя стал предвестником беды и страха. Какая-то догадка в одно мгновение током прожгла всё его тело, отчего по спине пробежала дрожь и какая-то невидимая сила сдавила горло так, что ему пришлось прервать работу, чтобы перевести дух. Ноги, руки и всё тело его, словно залитое свинцом, сразу отяжелело и отказывалось подчиняться. Деду Василию потребовалось время, чтобы перебороть себя и возобновить работу.

Это был фургон, на котором расположившиеся в посёлке каратели выезжали на свои "задания" и "рейды". На нём они свозили к омертвевшей поселковой больнице, где расположилось что-то вроде их штаба, награбленную еду, выпивку и всё ценное, что удавалось найти и забрать у перепуганных сельчан. На этом фургоне каратели устраивали свои пьяные объезды, горланя песни, и с криками "Слава Укра╖н╕" расстреливали не успевших спрятаться собак, кошек, палили по кустарникам, по хатам, по всему, что могло вызвать опасение в залитой горилкой обезумевшей голове.

Но не грабежи или пьяные стрельбы, а нечто более ужасное заставляло застывать кровь при появлении этого фургона: людей, которых хватали во время облав или обысков, и даже подростков и детей, неосторожно оказавшихся на улице или во дворе собственного дома, увозили куда-то именно на этом фургоне. Из попавших в этот фургон пока ещё никто домой не вернулся.

* * *

Медленно подкравшись, подъехавшая машина осветила поляну. Хлопнули двери и в лучах запылённых фар появились три фигуры в камуфляжной форме, касках и даже в перчатках, но по какой-то причине без оружия. Среди них выделялся один, по его надменной походке и нарочитому высокомерию угадывалось, что именно он здесь главный. К нему торопливо заковылял Старший.

- Слава Укра╖н╕! - посмотрев по сторонам, пытаясь оглядеть площадку, небрежно сплюнув, бросил офицер и, не поворачиваясь к Старшему, начальственным тоном продолжил, - Подивилися, де вивантажувати будемо?

- Героям слава! - подбежал Старший и, суетливо перетаптываясь за спиной офицера, захрипел, - Ось тут краще всього, б╕ля ями. Т╕льки д╕д ще не зак╕нчив.

- Гаразд, нехай порпа╓ться, т╕льки подшустри його, а то, я дивлюся, в╕н зовс╕м заснув. Давай вивантажуй! - окликнул он остальных. - Розверни машину, та св╕тло погаси, доки нас не накрили, - сказал он, повернувшись к стоявшему рядом громиле с засученными по локоть рукавами на гимнастёрке, из-под которой торчала татуировка в виде оскалившейся волчьей головы во всю ширину его мускулистой руки. Он, по-видимому, выполнял роль водителя.

- Добре, Стоматолог, - обратился громила к офицеру и пошёл к машине.

Через минуту фургон несколько раз фыркнул, вздрогнул, нервно зарычал, недовольный тем, что ему не дают покоя, потом машина развернулась и подъехала, встав под разгрузку недалеко от края ямы. Свет от фар погас и снова опустилась непроглядная тьма. Четверо подошли к задним дверям фургона, дверь с лязгом открылась и из глубины салона послышался чей-то сиплый голос:

- Эй, давай сюди, витягуй.

Все подошедшие к фургону принялись за разгрузку и стали сбрасывать на землю привезённый груз.

Через несколько минут Старик, почти по плечи закопавшись в податливую землю, опираясь на лопату по заранее сделанным ступеням принялся выбираться из ямы, чтобы сказать о сделанной работе.

* * *

Ветер, между тем, окреп. Ошалев от ощущения своей силы и вседозволенности, не находя сколь нибудь заметного противоборства или препятствия, и, видимо, совершенно разругавшись с тучами, всё злее метался по полям, по кустарникам, вздымал клубы пыли и песка и гонял, гонял их по всей округе. Он рвал листву, ломился в опустевшие дома, грозно выл печными трубами. Он словно пытался показать всему на земле, что здесь теперь установлен новый порядок, и он в нём главная сила.