Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]

Бьют где-то очень близко. Слышны залпы и спустя 10-12 секунд -- разрывы снарядов. Иногда в ночное небо взмывает сразу целый пакет, иногда шумят одиночные.

-- Ну вот и кто их разберёт, наши или не наши? -- ворчат соседи.

-- Вот если залп слышнее, чем разрыв, то наши.

Мы напряжённо вслушиваемся, пытаясь определить. Наши выводы разнятся. Через какое-то время разрывы становятся слышнее.

-- Вот это уже ответка от укровояк пошла, -- делится кто-то авторитетным замечанием.

-- Н-да, похоже на то...

Спустя полтора часа самые смелые выползают наружу покурить, потому что вот уже десять минут над городом царит тишина. Ирина выскакивает, чтобы попытаться дозвониться Сашке. Я просто брожу по двору. Небо начинает светлеть, от недавно лютовавших "Градов" над онемевшим городом поднимается сильный ветер и кто-то замечает, как в стороне шахт поднимается столб дыма. Моё сердце начинает биться, как кузнечный молот. Ира убирает телефон и обхватывает себя руками.

-- Связи нет? -- спрашиваю.

-- Связь есть. Трубку не берёт.

-- Работает, наверное, -- слежу, чтобы голос не выдавал моей внезапно вспыхнувшей паники.

Ирина кивает и снова хватается за телефон. Спустя несколько минут обстрел возобновляется, и мы спешим в подвал. Трубку Сашка так и не взял.

Внутри прохладное сонное царство. Немногие бодрствующие молчат -- такой сильный и продолжительный обстрел мы переживаем впервые. Отец, сидя на лавке, дремлет и мама, вроде бы, тоже. Тем лучше, иначе мое всевозрастающее беспокойство непременно передалось бы им.

В конце концов, невзирая на все треволнения, сон смаривает и меня. Я клюю носом прямо на низкой самодельной лавке, мечтая только о том, как бы растянуться во весь рост на кровати, послав войну к чёрту. О брате стараюсь не думать -- сейчас мы совершенно бессильны что-либо предпринять. Но я знаю, как только затихнет и эта волна обстрела, Ирина снова ринется звонить.

Еще через полчаса удаётся, наконец, дозвониться. Смена почти закончилась. Да, снаряды рвались в непосредственной близости от шахты, но у них все живы. Страх понемногу отпускает, и под самое утро меня отправляют в один из отсеков подвала на импровизированный лежак хоть немного вздремнуть. Я не сопротивляюсь.

-- Ба, у вас же столько раненых было. Прямо, считай, настоящие герои. Нравился кто-нибудь?

-- Ой! -- бабушка смеётся, заливая в старый фаянсовый чайник крутой кипяток. -- Я была очень стеснительной. Девчонки, бывало, бегают, зубами блестят, прихорашиваются, если кто в вагон заглядывает. А я не могу. Сяду себе в уголочке тихонько или говорю, мол, пойду бельё гладить. И сбегаю.

-- Ну, я не поверю, что вообще никто не нравился, -- сердце восторженной школьницы требует романтики, да настоящей, а не той, которую выдумывают в книжках.

-- Был один, -- бабушка уже не улыбается. Горячий крепкий чай льётся в чашки. Я не спешу хвататься за оладьи, застыв в ожидании. Эту историю я тоже слышу в первый раз.

-- Его Алексеем звали. Лётчик. Красивый, высокий, голубоглазый, волосы светлые и густые-густые! Вот такая копна! А я что, мышка серая: худющая, с тонкими косичками, платья на мне болтаются. Не верила я, что он это серьёзно.

-- Ба, ну это глупости. Честное слово, разве в красоте дело? Ты бегала от него что ли?

-- Бегала. Он как ни зайдёт к нам в вагон меня спросить, а я говорю девчонкам: "Скажите, что на дежурстве. Нет меня".

-- Вот надо же! -- я досадливо морщусь и дую на горячий чай. -- Ну а он что?

-- Не отставал. Я говорю: "Вот что ты за мной ходишь?" А он...

Между нами опускается молчание -- тяжёлое, прямо-таки неподъёмное, и я просто не решаюсь расспрашивать дальше.

-- Мы прибыли в Орёл, и там с другими ранеными его транспортировали в местный госпиталь.

-- И ты больше никогда его не видела? -- моему огорчению нет предела.

-- Нет. Но он письма слал... Он погиб в сорок втором. Мне сказали, сбили его под Орлом.

Молчание снова завладевает нами. Я невольно шмыгаю носом. Война -- жестокая, ревнивая стерва...

Из сна меня вырывает родной голос, я открываю глаза, вглядываясь в тусклый свет фонаря, освещающего переднее подвальное помещение: брат вернулся. Обнимает Ирину, рассказывает о том, что случилось на шахте. Слава тебе господи, целый и невредимый. И только после этого я проваливаюсь в долгий и глубокий сон безо всяких сновидений.

Та ночь оказалась самой тяжёлой и длинной для нас за всю войну, но именно она подложила начало Южному котлу и постепенному оттеснению частей ВСУ и нацгвардии от границ города на юго-запад.