Сергей Смирнов: Мы — из Бреста

Такова история гибели Ефима Фомина, славного комиссара Брестской крепости, воина и героя, верного сына партии коммунистов, одного из главных организаторов и руководителей легендарной обороны.

Подвиг его высоко оценен народом и правительством — Указом Президиума Верховного Совета СССР Ефим Моисеевич Фомин посмертно награжден орденом Ленина, и выписка из этого Указа, как драгоценная реликвия, хранится сейчас в новой квартире в Киеве, где живут жена и сын погибшего комиссара.

А в Брестской крепости, неподалеку от Холмских ворот, к изрытой пулями стене казармы прибита мраморная мемориальная доска, на которой написано, что здесь полковой комиссар Фомин смело встретил смерть от рук гитлеровских палачей. И многочисленные экскурсанты, посещающие крепость, приходят сюда, чтобы возложить у подножия стены венок или просто оставить около этой доски букетик цветов — скромную дань народной благодарности и уважения к памяти героя.

В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография, изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок, измятых фуражках с красными звездами и во френчах явно трофейного происхождения. В одном из этих бойцов — весело и простодушно улыбающемся кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из коротких рукавов френча, — можно было лишь с трудом узнать хозяина дома, капитана Ивана Николаевича Зубачева.

Больше двадцати лет было тогда этой фотографии — памяти о том времени, когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ Луховиц ушел добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром наложили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня отпечаток ума и воли, твердого характера и богатого жизненного опыта, — слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии, руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, — таков был путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.

Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым на Карельском перешейке показал себя как вполне надежное боевое подразделение, а сам комбат-3 пользовался среди товарищей славой волевого и решительного командира. Строгий и требовательный во всем, что касалось службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и независимо.

Всем в дивизии был памятен случай, который произошел с ним на осенних учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из крупных полководцев Великой Отечественной войны. 44-й полк под командованием майора Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й дивизии.

Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на пригорке вместе со своим заместителем и адъютантом старшим батальона, Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал адъютанту старшему за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно энергично. Поглощенный тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.

Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.

— Почему рано развернули батальон? — раздраженно закричал он.

Зубачев решил, что этот верховой — кто-то из командиров штаба дивизии, по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот, капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.