Александр Терентьев - Из штрафников в разведку

– Nain, nain. – Из налитых ужасом глаз немца вдруг покатились самые настоящие слезы – видимо, услышанный перевод произвел на унтера должное впечатление. – Ich habe ferstehe Euch! Ja, ja, Ich werde sagen! Alles, alles, das interessirt Euch!

– Он просит не убивать и не мучить его, – монотонно переводил Ганевич. – Он все понимает и будет говорить. Расскажет обо всем, что вас интересует.

– Тогда спроси, какой пароль и отзыв для часовых и разводящего!

Унтер, переводя взгляд с командира на переводчика, выслушал вопрос и, торопливо кивая, четко и раздельно выпалил: «Hannover und Lili Marleen».

– Ганновер – пароль и Лили Марлен – отзыв, – пояснил Ганевич. – Думаю, не врет.

– Ганновер – это ж вроде город такой, да? А эта Лили кто такая?

– Это из песни – вроде нашей «Катюши». Там солдат вспоминает, как встречался с девушкой по имени Лили у фонаря – в самоволку к ней бегал. Ну, вроде этого.

– Тогда переведи ему, что если будет вести себя правильно и у нас все пройдет как надо, то он останется жить и, может быть, даже встретится со своей Лилькой… Теперь самое главное: где ключи от складских дверей? Только пусть не говорит, что все ключи у кладовщика дяди Вилли – тогда совсем плохи его дела!

Ганевич перевел – в ответ немец непроизвольно покосился на висевший на стене застекленный ящик, в котором на аккуратно вбитых гвоздиках висело около десятка различных ключей с прикрепленными к ним бирками.

– Ты смотри-ка, – повеселел Прохоров, рассматривая опечатанную дверцу, – совсем как у нас! Орднунг, дорогие вы мои! Спроси, какой из них подойдет к ближайшей двери склада боеприпасов? Этот? Нет? Этот? Отлично! Гут! Молодец, рыжий, живи пока! Теперь, товарищи, следующая часть операции – нам надо произвести смену часовых. Ганевич, ты за разводящего пойдешь – снимай свою телогрейку и натягивай фрицевскую шинель! Роста и комплекции вы с успошим фельдфебелем примерно одинакового, да и пароль-отзыв у тебя сказать получится точно уж лучше, чем у меня. Каску не забудь напялить! Да, и спроси у рыжего, какой голос был у фельдфебеля, а то вдруг он басил, как поп, или, как баба, пищал – надо же, чтоб похоже было! Первого часового изображу я, а за второго… Миронов, ты одевайся! И побыстрее – до смены как раз десять минут осталось…

Точно в положенный час железная дверца в кирпичном заборе с лязгом открылась, и по тропинке, ведущей к постам, без спешки зашагала новая смена: разводящий и двое часовых. Шли молча, размеренно, как и положено идти солдатам, не один десяток раз проделавшим скучноватую и давно надоевшую процедуру принятия и сдачи постов.

Часовые, давно уже с нетерпением дожидавшиеся часа, когда можно будет вернуться в теплую караулку, выпить горячего чая и завалиться спать, поджидали смену у калитки, сбитой из брусков и обтянутой колючкой. Один из немцев, уже открывая дверцу, привычно гаркнул – не из усердия, а явно всего лишь соблюдая надоевшую воинскую формальность: «Стой, кто идет? Пароль?!»

Ганевич, изо всех сил старавшийся не убыстрять шаг, недовольно проворчал: «Ганновер!» На что услышал в ответ заветное имечко немецкой дамочки и, не сбавляя шага, прошел на территорию поста.

Немцы темнотой и обыденностью ситуации обманываться долго не могли и, как только разведчики оказались вплотную с врагами, Ганевич сноровисто схватил ближайшего часового за руки, а Миронов тут же сорвал с плеча винтовку и, делая длинный выпад – как учили в военно-пехотном! – проткнул фашиста широким штыком. В это же время Прохоров ужом скользнул за спину второго, левой рукой сдавил немцу горло, а ножом, зажатым в правом кулаке, ударил и раз, и другой – для подстраховки, чтобы уж наверняка. Часовые так и не успели понять, что произошло и почему на них набросились «свои парни». Дело было сделано, и Алексей, сам того не ожидая, вдруг испытал облегчение и самую настоящую радость, почти ликование от того, что он только что так ловко убил человека.

«Не человека, а фашиста, врага! – чувствуя, как медленно тает возбуждение и потихоньку слабнет еще минуту назад до звона сжатая некая пружина внутри, мысленно поправил себя Лешка. – Молодец, Леха, не сдрейфил, не подгадил ребятам! А все остальное – слюни и дурь. Плюнуть и забыть…»

Прохоров вытер нож о полу шинели убитого им часового и медленно разогнулся, осматриваясь и прислушиваясь к неясному говору в той стороне, где располагались позиции немецких зенитчиков.

– Ноль – два в нашу пользу, – тихо подвел итог лейтенант и распорядился: – Ганевич, слушай сюда! Мы тут пока походим туда-сюда, как и положено порядочным часовым, а ты за Ахатовым сбегай – пусть спец наш смотрит и думает, что и как можно и на складе хорошего сделать! Погоди, давай-ка помоги нам этих жмуров в местечко потемнее перетащить! А то мало ли кому в ночи не спится – не хватало еще из-за такой ерунды засыпаться, когда уже почти все сделано! Значит, Юсуф пусть сюда двигает, двое где-нибудь затихаритесь и нас подстраховывайте, а один пусть в караулке с унтером останется. Да, мало ли там телефон у них зазвонит – трубку ни в коем случае не брать! Все, беги! Стой! Ты же разводящий, целый фельдфебель – так что иди размеренно и без спешки!