Поль Сидиропуло - Костры на башнях

— Я понимаю. И твою обиду, и возмущение…

— Вот если бы все… — Виктор направился в сторону выхода, точно разговор окончился и более нечего было сказать друг другу; на самом же деле понадобилась хоть какая-нибудь разрядка, и Соколов прошелся туда-сюда на тесном пятачке башни. Приостыв, он осудил себя за то, что резко обошелся с Карстеном, ведь одним лишь сообщением, где пройдут отряды головорезов, Карл заслуживал более теплого отношения.

— Подожди. Я еще не все сказал.

— Говори, Карл, — вымолвил Виктор мягче. — Я слушаю. Извини, все у меня внутри кипит… Не просто взять себя в руки.

— Как не понять! — Он отошел от стены, покосился на потемневшие от времени, кое-где осыпавшиеся камни. — Не знаю, как тебе сказать… Там, в городе, у вас есть предатель.

Виктор скривился.

— Кто?

— Странная фамилия: Таран.

— Таран?

— Да, Таран.

— Ты не ошибся? Может быть, как-то по-другому?

— Нет. Не ошибся. Конрад называл его именно так, и я запомнил и его лицо, и его имя… — Карл заметно нервничал, как человек, которому не верят и он вынужден терпеливо доказывать — еще и еще раз.

— Как он выглядит?

— Смуглый. Наверно, горец. Высокий. Волосы длинные… Я находился в соседней комнате и не все рассмотрел, как надо, — взволнованно продолжал Карл. — Но слышал все, что говорили. Опасный предатель, Виктор. Скажи, твоя семья осталась в городе?

Соколов задержался с ответом: вопрос встревожил.

— Мать уехала с госпиталем. А жена с сыном… да, конечно! Должна была. Ее посадили в поезд и отправили… Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я слышал… предатель называл и твою фамилию. Ах да, ты не в курсе, — спохватился Карл, поняв, что не поведал еще Соколову о том, что произошло с его женой и что намеревается предпринять Конрад Эбнер. — Жена твоя не смогла уехать из Терека. Она была в том самом поезде, которому не удалось вырваться.

— Вот оно что…

— Конрад Эбнер, наш общий знакомый, хвалился мне, что освободил твою жену, — добавил Карл с горьким сожалением. — Он так и сказал, что спас твою жену от концлагеря. Облагоденствовал… Или правильно — облагодетельствовал? А на самом деле Эбнер совсем не тот, за кого выдавал себя… Послушай, Виктор. Нацисты готовят к отправке в Германию детей. Приказ Гиммлера — отобрать детей с хорошими расовыми характеристиками. Предатель назвал и твою фамилию. Я чуть было не бросился с кулаками…

— Значит, Надя не смогла уехать? — подумал Виктор вслух. — Таран. Кто бы это мог быть? Скорее всего, кто-то скрывается под этой фамилией.

— Я пытался отыскать твою жену, Виктор, — сказал Карл каким-то виноватым голосом, будто оправдывался. — Было конечно же опасно — гестапо следит теперь и за немцами тоже. Но надо было предупредить Надежду. И я рискнул. Помню, ты жил в кирпичном доме, где большой орех растет. Так? Между больницей и школой маленький проулок? Так вот. Ваш дом занимает майор из гестапо. Двое солдат что-то ремонтировали. Спрашивать, сам понимаешь…

— Наверно, она перебралась в дом специалистов.

— Его разбомбило, Виктор. Только стены остались. Но ты не думай, ошибки быть не может, я говорю тебе… Надежда и сын твой живы. Живы, понимаешь? Только вот такой разговор я услышал…

Виктор кивнул, он думал о том, как помочь жене и сыну.

— Мне пора, — напомнил Карл. — Не знаю, как тебе сказать… Может быть, это наша последняя встреча. Попрощаемся, Виктор. И условимся о главном. Я поведу колонну по дороге, которая идет там, выше зеркальных водопадов. Ты это место называл… кажется, «Пронеси господи». Там мы будем к полуночи. Прощай. И не думай, что все немцы — наци.

Виктор словно сейчас сообразил, что Карстен уходит.

— Постой, тебе нельзя возвращаться…

— Дело не только во мне. — Карл Карстен развел руками. — Мне надо думать и о своей семье. О родных. Если я… Их сразу расстреляют. В Германии, Виктор, тоже не сладко. Друг друга люди боятся. «Все, кто не принадлежат к хорошей расе, — говорит Гитлер, — являются отбросами». Он так считает, что лишь самая ничтожная часть народов земли состоит из полноценных. Выживет самая крепкая раса. Как в лесу, выживает самый сильный зверь. А что потом? Сильные уничтожат друг друга? Так — до полного истребления? Теория зверей. Люди так не должны рассуждать, — продолжал он взволнованно. — Давно хотелось выговориться, но не с кем было. Я часто вспоминал твои слова. Ты прав — в горах люди ведут себя иначе. Горы не терпят лицемерия. Они не прощают и наказывают. Мы, альпинисты, знаем, что такое горы. Для друга они станут надежным убежищем. Для врага — кладбищем. Горы есть горы! И тогда я спросил себя: кто ты? кем пришел сюда? что у тебя на душе? чем ты отличаешься от Конрада Эбнера? Решайся — выбирай! Вот такие мысли тревожили меня с первого дня. — Он направился к выходу и остановился. — Прощай, Виктор.