Поль Сидиропуло - Костры на башнях

— То, что я видела в больнице… Как только там работают? Все это видят постоянно… Это ужасно, Виктор. Наши сдали Пятигорск… Говорят, там ад кромешный!

— Я слышал, — ответил он. — Ну! Не будем падать духом. Сейчас нам этого делать никак нельзя.

— Мамочка! — Алексей вскочил с пола. — Когда я вырасту, мы с папой поднимемся на самую высокую гору. Правда, папа?

— Обязательно, сынок. — Виктор потеребил вихрастую головку сына и задержал на нем долгий взгляд: дай-то бог, чтоб не только внешностью, но и в главном он был похож на своего деда, чтобы прожил свою жизнь так же ярко и с честью.

Он снился за ночь дважды, и, когда приснился уже во второй раз, Тариэл Хачури, проснувшись в тревожном недоумении, решил более не искушать судьбу, не стал дожидаться, когда Амирхан Татарханов явится еще и в третий раз, встал с кровати.

Был ранний час. Только-только стало рассветать. Заколыхалась, ожила после ночной дремы неподвижная синева неба, зарябила, как потревоженная легким ветром, поверхность воды в озере — из далекой глубины выплывало жаркое солнце, источающее золотые россыпи лучей. Сквозь распахнутые настежь оконные створки донеслись птичьи трели.

Тариэл вышел в сад, здесь, под краном, он любил умываться — кстати, эту привычку перенял от старшего Соколова. Но замешкался, глядя на раздавшиеся вширь кроны деревьев: вон как потяжелели ветви от крупных краснобоких яблок, налились янтарным соком медовые сорта, за которыми он ездил в Ларису.

Да, тогда, в тридцать третьем году, привез Тариэл саженцы, высадил возле дома. И какими богатырскими стали за эти годы некоторые из них! Деревья для него — как живые существа, близкие сердцу: у каждого свое имя, свой характер, привычки. Яблоня, например, проявила свой норов в том, что нежданно-негаданно зацвела однажды осенью — дала только три цветка, и они долго пестрели среди поспевших плодов. У груши обильными бывали урожаи только в четные года. Орех, крупный, со сладким зерном, отличался еще и тонкой коркой кремоватого цвета, так что особого труда не составляло раздавить его руками.

Тариэл открыл кран, но умываться повременил, смотрел на воду; ручей потянулся от ствола к стволу по извилистой тропке — первую влагу охотно поглощал чернозем.

Успокаивающе шумела вода, самозабвенно пели птицы, а где-то неподалеку шли жаркие бои. И гнев охватил Тариэла. «Проклятые фашисты! Было время — гнали немцев из гор как шелудивых собак. Не образумились, не учли уроки прошлого, снова нагрянули, как оголтелые разбойники! Но не избежать вам возмездия и на этот раз…»

Вспомнилось Тариэлу, как Амирхан Татарханов, сопровождающий немецких карателей в тот год в горах, схватил его мать и поволок в сарай… Тариэл не понимал тогда, что этому мерзавцу нужно было от нее, он бросился ей на помощь.

— Пустите ее! Пустите!

— Убирайся прочь! Убью! — угрожал оружием Амирхан.

— Тариэл, сынок… — стонала мать, смущенно отводя от него глаза, — платье на ней было разорвано. — Он убьет тебя…

Она не думала о себе, беспокоилась о нем. Но Тариэл не собирался уступать: пусть стреляют, убивают — наплевать. Ему нужно спасти мать. Чьи-то сильные руки оттащили его от Татарханова и отбросили к поленнице дров, которые он с матерью заготовил на зиму. Поленья покатились, обрушились ему на голову, но он вскочил на ноги и снова набросился на Амирхана, как кошка.

Татарханов никак не мог избавиться от Тариэла, не помогали и удары, которые он наносил ему кулаками по голове. Мать могла воспользоваться моментом и выбежать из сарая: Амирхан ее уже не держал. Однако она не скрылась, напротив — стала помогать сыну.

В сарай ворвались дюжие немцы. Схватили Тариэла за руки и за ноги и отбросили в сторону, словно мешок. Тариэл ударился головой о что-то твердое, потерял сознание. Пришел он в себя, когда матери уже не было в живых. Горело село. А вокруг него стояли односельчане в скорбном молчании. Он лежал на траве, его отнесли подальше от горевших домов, и горько плакал.

Никто толком не знал, как убили мать, никого из односельчан не было поблизости, никто не поспешил ей на помощь — каждый боялся за свою жизнь и оставался у своего очага. Да и чем бы они могли помочь? В селе оставались одни женщины да дети.

…Пока Тариэл брился, жена приготовила завтрак. Она удивилась, конечно, что он встал намного раньше обычного, но не стала приставать с расспросами: время такое — мало ли какие спешные дела могут быть у начальника отделения милиции.