Дэвид Бениофф - Город

— А мне что?

— А тебе ничего. Ты не выиграешь.

— А если, скажем, выиграю?

— У меня еще есть грамм сто колбасы…

— Сто грамм колбасы за нож немецкого летчика? Это вряд ли.

— У меня открытки есть…

— Какие открытки?

— С девчонками. Француженками. По ним научишься всему, что надо.

Открытки с французскими девушками — да, за такой приз сыграть можно. Потерять нож я не боялся. В Питере много таких, кто обыграет меня в шахматы, но их всех я знал по именам. Отец у меня был чемпионом города, еще когда учился в университете. А по четвергам и воскресеньям я с ним ходил в шахматный клуб «Спартак» во Дворец пионеров. Когда мне исполнилось шесть, инструктор клуба объявил, что у меня талант. Несколько лет я был лучшим игроком среди юниоров — завоевывал ленты и медали на турнирах по всей Ленинградской области. Отец гордился, хотя в его богемных кругах и не было принято переживать из-за соревнований; и выставлять мои призы в квартире он никогда не разрешал.

А в тринадцать я ушел из клуба. Понял, что играю хорошо, но великим шахматистом мне не стать. Друзья по «Спартаку», которых я постоянно громил в детстве, оставили меня далеко позади. Они перешли на такой уровень, что я бы их ни за что не догнал, сколько бы игр ни сыграл и сколько книг ни прочел, сколько эндшпилей не решил бы по ночам в постели. Я был как хорошо натренированный пианист — знал, какие ноты брать, но сам никакой музыки бы не сочинил. Блистательный игрок понимает игру так, что словами не выразить. Он бросает взгляд на доску, анализирует расстановку сил — и сразу понимает, как улучшить свою позицию, хотя мозг не успевает выработать связного объяснения для хода. У меня не было инстинктов. Отец расстроился, когда я бросил клуб, а мне было все равно. От шахмат больше удовольствия, когда не надо думать, какое место займешь на городском турнире.

Коля остановился у кафе «Квисисана» и заглянул внутрь через стекло, заклеенное бумажными крестами. Ресторан был пуст, убрали все столики — только линолеум на полу да доска на стене, где еще видно меню августа.

— Я сюда однажды девушку водил. Лучшие бараньи котлеты в городе.

— А потом отвел ее домой и стал заниматься с ней любовью? — Я спросил с глубочайшим сарказмом и сразу испугался, что так оно и окажется.

— Нет, — ответил Коля, глядя на свое отражение в стекле и подтыкая прядку светлых волос под черную шапку. — Любовью мы занимались до ужина. А после ужина мы пошли выпить в «Европейскую». Девушка по мне с ума сходила, а мне больше нравилась ее подружка.

— Так… а чего подружку тогда на ужин не пригласил?

Коля улыбнулся — так начальник по-доброму улыбается подчиненному.

— Рассчитанное пренебрежение. Учись.

Мы шли дальше по Невскому. Час дня, но зимнее солнце уже клонилось к западу, и перед нами тянулись тени.

— Начнем постепенно, — сказал Коля. — С самых основ. Тебе какая-нибудь девушка нравится?

— Да нет, вроде никакая.

— Здесь не требуется кто-то особенный. Ты целка, тебе теплые ляжки нужны, и чтоб сердце билось. А не Тамара Карсавина.

— Ну есть одна у нас в доме. Верой зовут. Только ей нравится другой парень.

— Отлично. Первый шаг: не будем переживать из-за другого парня. Давай думать только об этой Вере. Что в ней особенного? Почему она тебе нравится?

— Не знаю. В нашем доме живет.

— Уже что-то. Еще?

— На виолончели играет.

— Красивый инструмент. Какого цвета у нее глаза?

— Не помню.

— Она тебе не нравится. Если ты не помнишь, какого цвета у нее глаза, она тебе не нравится.

— Нравится, только ей один Гришка Антокольский небезразличен, поэтому какой смысл?

— Отлично. — Коля был очень терпелив с бестолковым учеником. — Ты думаешь, что она тебе нравится, потому что ей не нравишься ты. Очень понятно, только я тебе так скажу: она тебе не нравится. Давай забудем про эту Веру.

Забыть про Веру оказалось несложно. Последние три года я пытался представить, какая она голая, но это лишь потому, что жила она двумя этажами ниже. А однажды в молодежном бассейне на улице Правды я увидел Верины соски, когда у нее соскользнули лямки купальника. Если бы Вера не запаниковала и не свалилась у ворот Дома Кирова, я б сейчас не бродил по питерским улицам с полоумным дезертиром, не искал бы яйца. Она даже не оглянулась, когда меня схватили. И наверное, обжималась с Гришкой где-нибудь в темном кировском коридоре, пока я сидел в «Крестах».

— У капитана дочка хорошенькая. Мне понравилась.