Валерий Киселев - «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!

Старший военврач 409-го полка капитан ветеринарной службы Набель еще по приказу майора Тарасова должен был находиться в первом эшелоне как начальник службы. Хотя сам ветлазарет располагался во втором эшелоне. Впрочем, лошадей в полку почти не было, а те, что оставались – больные и здоровые, – работали одинаково.

В деревушке осталось всего два целых дома. В одном из них разместился штаб полка, а во втором санрота. Набель решил перейти туда, он был хотя и конский, но все же доктор. В доме кроме хозяев жили и все медики санроты, человек двадцать, врачи, фельдшеры, санитарки, повозочные. Все время несколько человек сидели за столом – процедура питания шла беспрерывно.

Вечером приносили и клали на пол солому, покрывали ее плащ-палатками и ложились спать впритык. Из-за тесноты спать можно было только на боку. Если требовалось повернуться на другой бок, то приходилось сначала вставать, разворачиваться на одной ноге, втиснуться опять на свое место можно было с большим трудом. Вытянуть ноги опять же из-за тесноты было некуда.

Спали в этом доме на столе, на печке и на нарах, которые изобрел фельдшер Богатых. Но все равно было тесно. Хозяин, худой старик, спал обычно, сидя на пороге.

Раза два за ночь открывалась дверь, и кто-то кричал: «Раненые!» Все вставали и выходили на улицу. Изба быстро заполнялась стонущими ранеными и запахом лекарств. А на столе под светом коптилки начиналась работа. Врачи Пиорунский и Гуменюк, фельдшеры, медсестры меняли повязки и делали жгуты, инъекции, и все быстро, как на конвейере. Санитары едва успевали снимать раненых со стола.

Повар тут же давал раненым горячий чай, по сто граммов водки, санитары относили их на пол, на солому, и люди почти сразу же засыпали.

Когда был обработан последний из партии раненых, всех по одному поднимали с пола и уносили в сани. Надо было везти их дальше, в медсанбат. С пола убирали окровавленные бинты, и санитары ложились досыпать.

Когда ночью привозили раненых, Набеля обычно не будили. У него была туляремия, случались тяжелые приступы. Болезнь обидная, из-за обыкновенных мышей. Как-то раз, когда полк стоял в Спасском-Лутовинове, приступ застал Набеля во время немецкой контратаки. Расположились они тогда в усадьбе Тургенева. Когда Набелю стало полегче и он выглянул из окна, увидел в поле цепь немецких автоматчиков. К счастью, у дома еще стояли сани, и начальник аптеки Ира Мамонова вывезла его, спасла от верной гибели.

Во время очередного приступа Набеля не стали тревожить, и он, когда очнулся и выглянул из-под полушубка, увидел рядом с собой бледное лицо раненого бойца с обострившимся носом. Подошли два санитара и сказали спокойно: «Умер он, сейчас заберем». Набель перевернулся на другой бок и стал быстро засыпать.

Утром первой проблемой у обитателей этого дома было найти свои валенки. Перед отбоем, когда все разувались, на полу их образовывалась целая груда, и, хотя на каждом валенке были метки – зубчики, кружочки или квадратики, – каждый находил потом свои с трудом.

– Тяжелый какой-то и мокрый, – не узнал Набель свой валенок, брошенный ему от печки.

– Он в чугун с водой попал, вот и мок всю ночь, – сказал кто-то из санитаров.

Валенки себе Набель добыл с трудом. Почти до декабря он ходил в сапогах. Но как-то среди убитых немцев его бойцы нашли одного, обутого в русские валенки. Снять их не удавалось, так примерзли, пришлось отрубать ноги топором, отогревать валенки, и только после этого их можно было использовать.

– Куда же я в мокром валенке! – рассердился Набель.

Все засмеялись, посыпались советы. Чувство юмора у большинства все же сохранилось, но Набелю было не до смеха. Кто-то из медсестер подала ему чистые портянки, но они тут же промокли.

– Бери вот одеяло, обмотаешь, а в лазарете своем у кого-нибудь займешь. А этот пусть пока здесь сохнет, – предложил Набелю фельдшер Кудашев.

Надо было везти раненых в медсанбат, а Набелю ехать в свой лазарет, осмотреть несколько больных лошадей.

– Ну вот, даже ходить можно, – смеясь, сказал Кудашев, глядя, как Набель с намотанным на одну ногу одеялом садится в сани.

– Смешно тебе, а мне не до смеха, сейчас ведь не лето, – с укором сказал Набель.

Отъехали метров сто от избы, где ночевали.

– Помнишь Зиночку-хохотушку? Ты еще говорил, что ее, наверное, и не убьют никогда, такую оптимистку, – спросил Кудашев Набеля.

– Конечно, а что ее не видно который день?

– А вот посмотри на этот холмик. Теперь она здесь. Везла раненых – и фугаска рядом разорвалась.