Анатолий Санжаровский - Кавказушка

Вечно этот Бата с шуточками!

Они подъехали к дому. Жения молча ткнула пальцем в два высоких чемодана, скрученных одной плотной бечёвкой. Эти с нами!

Бата растерянно заозирался:

"Это что, всё мне одному? Это я донесу или нет… Я бы, знаете, и не прочь поделаться с кем по-братски…"

Жения было уже подхватила один чемодан, как Бата, царским жестом отстранив её, подлез под верёвку и, крякнув, поднял чемоданы.

И тут свои каверзные шутки стали строить над Батой чемоданы. Сначала они резко дёрнули его влево, потом вправо. Бата едва успевал проворно бегать из стороны в сторону, пропаще держа на прицеле открытый кузов. Как ни метился попасть он к кузову по прямой, не мог. Бедняга был уже у самого опущенного борта, как невесть какая злая сила бегом его протащила, прогнала мимо машины.

Бата еле остановился на срезе косогора, очумело вывалил глаза.

Казалось, он отключился. Рука, упиравшаяся в бок и подпиравшая заносчивое плечо с чемоданами, упала плетью, плечо обмякло, опустилось, и чемоданы съехали на хрупкое плечико малорослой Жении, едва успела подскочить под них.

Как показалось Бате, Жения в укор ему легко, как-то играючи, что ли, пронесла чемоданы к откинутому борту.

– Я с ними кружился-кружился, плясал-плясал… – загнанно спешил он словами. – А Вы взяли – будто пустые! – спокойно так понесли. Безо всякой корячки…

– Козе, мальчик, свои рога не тяжесть… А ты молодца! Весёлый растёшь. Ну и правильно делаешь, расти весёлый.

Бата обречённо разнёс в стороны руки.

– А что, тётя, остаётся делать? Уж какой зародился… Моя бабунюшка говорит: горбатого могила исправляет, но иногда и она бессильна.

Грянул залпом смех.

Жения с Батой поворачиваются. Боже! Соседи кружком облепили их!

Бата закрывает борт. Не в спехе пробует, надёжно ли закрыл.

А Жения, розовея от стеснения, с кроткими поклонами прощается со всеми подряд за ручку. Со взрослыми. С детьми.

Жении неловко, что вот из-за неё народ отлепился от своих хлопот. За свою жизнь она и разу никуда не уезжала из села и теперь не знает, надо ли что при отъезде говорить или не надо…

Но когда руку ей сжимает Русико, Жения задерживает её, не выпускает сразу. Чувствует, как рука наливается теплом Русико.

– Ты уж горячо не пуши когда меня под момент, – благодарно Жения смотрит прямо в глаза Русико.

– За что? – искренне удивляется Русико.

– Есть за что… Целый же дом на тебя вешаю. Ключ знаешь где… Корову не забывай доить… Я так старалась, так старалась поменьше тебе забот оставить… Всех несушек приобжарила, позапихала в чемоданы… Сыр, хачапури, чурчхела, чурек, баночка мацони… Ну что ещё туда возьмёшь?..

А тем временем Бата завёл своего динозавра.

Машина хрипло затакала, суматошно затряслась.

– Лёгкой дороги тебе! – приобняла Русико Жению. – Здоровья твоему орлу молодому. Передавай поклоны ото всех нас… Пускай поскорей подымается. Орлу – летать!

Нетерпеливый, норовистый Бата тихомолком пустил машину под уклон. И Жения с близко зреющими безропотными слезами уже на ходу втянулась в кабинку.

Суровая, истомлённая, она неподвижно, отрешённо уставилась в окно и, пожалуй, ничего ни впереди, ни тем более по бокам не видела, не замечала, вся ушла в себя, и только в Очамчире, когда дорога выскочила вдруг к морю, к его холодному, свинцовому рокоту, Жения коротко покосилась на кипящий жёлтый простор воды и вздохнула. Море сердитым, разъярённым медведем кидалось на берег, на бетонный бок дороги и со змеиным, захлёбывающимся шипом откатывалось назад.

Жения грустно подумала, какая близь до моря, а так ни с Датиком, одни, ни с ребятишками так ни разу и не выбрались на выходной к морю. Дела, дела… Вас только и переделаешь, как могильной доской саму прикроют…

В Сухуме долговязик Бата – вот уж где Гулливеров племяш – с земли одним толчком вжал Жению в тамбурную давку отходящего поезда.

– Тётя! Снимите чемоданы! – кричал Бата, вышагивая рядом с подножкой. – Поставьте на пол!

Жения думала иначе.

Ну да, сними! Поставь! Того и жди, какой суматошник в этой толкотне без злой воли, по нечайке смахнёт ногой чемоданы в открытую дверь. А будут чемоданы на мне – не столкнут со мной. И потом, куда поставь? Теснота – палец не продёрнешь!

Едва подумала так Жения, как продиравшийся из вагона в вагон какой-то брюхан, проламывая себе дорогу вперёд выставленным утёсным плечом, этако двинул, что Жения, обмерев, срезанным налитым колоском повалилась спиной в белый распах открытой двери и чисто инстинктивно успела вкогтиться в поручень.