Анатолий Санжаровский - Кавказушка

– Что ж вы хотите, – говорит изумлённому Царенке мужчина в халате, говорит, съезжая почти на шёпот, стараясь не разбудить девчонишку. – Пускай какую минутоньку заспит. Трое ж суток не ложилась. Всё шёл приём и обработка раненых. Как только и носят бедняжку ноги… Сама от этого наркоза первая и подалась в Сонькино. А у вас, гляжу, сна ни в одном глазу?

– Ни в одном, – прошептал и раненый.

– Нинушка-а, – ласково позвал мужчина в халате.

Нина пролупила глаза. Зарделась.

– Извините, Василий Иванович. Я, кажется…

Василий Иванович утвердительно покачал головой:

– Не кажется, а точно… Не спите. А то раненый убежит со стола.

– Глаза так и сплющиваются… В секунду как провалилась, – выговаривает себе Нина и снова подступается с наркозом.

Наконец Царенко засыпает.

Василий Иванович Кручинин, ведущий хирург, принимается вылавливать осколки из бедра. Да раненько.

Царенко очнулся, так дерганул ногой, хотя и был привязан, – столы под ним заходили ходуном.

– Вы что выкамариваете, коновалюки? По живому полосуете!.. А!.. Режьте, а штоб тя язвило, да быстрей лечите. Не собираюсь я у вас отлёживаться… Позавчера письмо явилось… Мать в Германию угнали… Мне есть за кого бежмя бежать в бой…

После операции Василий Иванович сказал Царенке:

– Смотри, резвач, какой ты разогромный, плотный – что поставь, что положи! – и как вёл себя. А она, – показал на Нину, – сухонькая, дробненькая, в меру не вошла, совсем пацанушка, а кровь-то тебе свою отдала она! И ты не первый, кому она отдаёт свою кровушку. Она каждые пятнадцать дней отдаёт по четверти литра. Сдала и никакого отдыха. После Победы отдохнём! И, между прочим, с перебитыми ногами лежала в своём же госпитале, на излечении сама была, а кровушку отдавала. Кровушка не ранена… Уже… Шестнадцать уже кило отдала… Вынесла травинушка эта, выхватила из боя четыреста пятьдесят молодцов. И четыреста пятидесятый – ты! Волоком еле дотащила. На плечики экий подарочек не взвалить… А знаешь ли ты, что ещё с полгода назад…

Василий Иванович бросил на Нину колючий взгляд и осёкся.

Нина умоляюще уставилась на него, жертвенно сложив беззащитные ладошки на груди. Ну про это-то к чему?

– Надо и про это, Нинушка! – твёрдо пристукнул он костью указательного пальца по краю стола. Крутнулся к больному. – А знаешь, почему эта девушка всегда поджимает губы и стесняется улыбаться? Отчего ещё с полгода тому назад похлёбочку она пила прямо из котелка, а хлебушко размачивала, как ветхая старушоночка? И это-то в двадцать три! Сейчас у неё все передние зубы вставные… А где свои? Может, скажешь, сластёна, с конфетками скушала? Скушала! – набавил он яду в голос. – Скушала под бомбёжкой!.. Переносили раненых по понтонному мосту.. . А бомбёжка… А гололёд… А дождина с крупой… Нинушка поскользнулась, раненый и ухни у неё с плеча в воду. Плавать сама не может… Умница, не растерялась. Хлоп на коленки, выловила за шинельный воротник… Тянет из воды, кричит со страху: "Ма-а-ама-а!" Тут ей и пуля в рот… Выбила зубы, выскочила из шеи… Снова госпиталь. Снова по-старому, без перерыва, сдаёт она кровь… Кровь у неё знатная… Первая группа… Взаменки любой годится…

Царенко притих, сник и как-то жалко заморгал, стыдясь смотреть прямо в глаза и Василию Ивановичу, и Нине.

Василий Иванович помолчал и продолжал уже ровней, мягче:

– Недалече ушагала от детства наша Нинушка, а уже вдова. Погиб муж. Добровольно пошла сама на фронт. На бабушку спокинула сынишку… Нинушка – само милосердие… Это редкий случай, когда в фамилии – высокая суть человека. Это от самого Бога такая у неё фамилия. Милых! Нина Милых! Медицинская сестра… Это я тебе, Царенко, про сестричку рассказал. Про твоего одного коновала , как ты изволишь нас навеличивать. А разве нечего рассказать про другого? Про старого? Разве мне нечего про себя рассказать? Да не стану… Вот лучше полюбуйся, – Василий Иванович поднёс к Царенке горку осколков в лотке. – Вот что добыли из тебя коновалюки … Этого твоего металлолома хватит хорошему мартену на сутки… Ну что ж, мартенам тоже надо работать. Живи и ты, друже… Будешь долго жить. Коновалы честно свою работу сделали…

– Простите, – простонал Царенко с близкой слезой в голосе.

Василий Иванович и Нина еле уложили Царенку на носилки и, трудно подняв его на носилках, шатаясь, побрели из операционной.

Со смятенным чувством отпала Жения от щёлки. Ничегошеньки из русского разговора не поняла!