Валерий Поволяев - Лесные солдаты

– Перекос? У ва-ас?

Из-за плетня снова поднялась мальчишеская голова, похлопала недоверчиво глазами – пацанёнок не ожидал увидеть того, что видел, Чердынцев засёк его, крикнул:

– Эй, ваше сиятельство!

– Ну? – помедлив немного и привычно похлопав глазами, – хло-хлоп, хлоп-хлоп, – отозвался пацанёнок.

– Ты пионер?

– Ага.

– Тогда тебе серьёзное пионерское поручение. Найди кого-нибудь из взрослых и немедленно уберите отсюда трупы. Иначе нагрянут сюда немцы – на удобрения всю деревню пустят. Понял?

– Понял, – шмыгнув носом, ответил мальчишка. Он показался лейтенанту сообразительным.

– А пулемёт с мотоциклом спрячьте. Либо утопите где-нибудь.

На это пацанёнок ещё раз похлопал глазами:

– Понял!

– Ну и молодец! Действуй! – приказным тоном произнёс лейтенант и рубанул ладонью воздух, подгоняя паренька. – Вперёд!

Круглая ушастая голова, – такая же, как и у маленького солдата, – неторопливо опустилась за плетень, в сиреневую притемь. Чердынцев приподнялся было на одной ноге, чтобы вновь запустить мотор мотоцикла, но тут же опустился и приложил ко лбу палец:

– Ломоносов, в коляске у немцев должны быть жестяные коробки с патронами. Забери их!

Маленький солдат готовно метнулся к немецкому мотоциклу, пошарил в люльке внутри и звонко прокричал:

– Есть, товарищ лейтенант! Две штуки!

– Тащи их сюда. Запас карман не трёт.

Маленький солдат перекинул патронные коробки на новое место, себе под ноги и ловко нырнул в коляску – только голова нависла над пулемётом. Пилотку он сдёрнул с себя, чтобы не сдуло с ветром.

– Поехали, товарищ лейтенант!

– Слушаюсь! – Чердынцев надавил ногой на рычаг завода, мотоцикл в ответ одышливо кашлянул, словно бы внутри у него после перестрелки появилась дырка, и лейтенант надавил на рычаг завода во второй раз.

Мотоцикл опять не завёлся – то ли его действительно подсекла пуля, то ли перегрелся на горячем солнышке, то ли просто закапризничал. Лейтенант подкачал немного бензина, подумал, что главное тут – не перелить, не перекачать, – и вновь всем телом, не слезая с мотоцикла, надавил на рычаг. Мотоцикл кашлянул опять, пыхнул горячим вонючим духом, на несколько мгновений умолк, словно бы задумался, потом опять кашлянул… Раз, второй, третий, кашель участился, набрал силу, через несколько мгновений мотор пропукался, ожил окончательно, и Чердынцев опустился на мягкое плотное сиденье, отлитое из толстой пористой резины, покосился на своего спутника, словно бы проверял, нормально ли тот устроился, вслепую ткнул ногой в педаль переключения скоростей и дал газ. Мотор рыкнул коротко, словно проснувшийся зверь, и мотоцикл неспешно покатил по безлюдной деревенской улице.

Не останавливаясь, они проехали мимо двора, заполненного бабьим плачем, – схватка с немцами, пулемётный грохот словно бы не коснулись плакальщиц, деревенские женщины не слышали ничего и никого, только самих себя, – и вскоре очутились за околицей, на длинном пыльном просёлке, до основания прожаренном солнцем.

Вдалеке синела плоская плотная стена – задымлённый, подкрашенный пространством лес.

В лес надо было въезжать осторожно: вдруг там облюбовала тенистые прохладные кущи какая-нибудь тыловая немецкая часть? Всё могло быть… С другой стороны, немцы запрудили большие трассы, шоссе и широкие дороги, идут там, до малых дорог у них пока руки не дотягиваются – не до этого.

Минут десять мотоцикл скатился в лощину, через которую был проложен деревянный, но очень прочно слепленный мосток. Под мостком текла маленькая, прозрачная, как хрусталь, речка. Сразу захотелось пить – вид холодной воды раззадорил. Так захотелось пить, что даже зубы заломило.

Лейтенант сделал перегазовку и остановил мотоцикл. Стащил с головы фуражку, нахлобученную слишком глубоко, почти на уши, вытер ладонью лоб.

– Пфу-у… А ведь чуть не попали мы с тобой, Ломоносов, в суп.

– Но не попали же, товарищ лейтенант!

– Отчасти это везение, а отчасти – твоё проворство.

– Смеётесь?

– И не думаю, – лейтенант распустил ремешок фуражки, чтобы протянуть его под подбородком, примерил, потом извлёк из сумки карту. Нашёл кружок, посаженный на зелёное поле, – деревню Кашицу, постучал по кружку пальцем: всего лишь маленькое пятнышко, а сколько в этом пятнышке беды и женского плача… Лейтенант не выдержал, вздохнул, замерил пальцами расстояние от границы до Кашицы. Выходило примерно сто восемьдесят километров – вон сколько они отмахали, отступая в глубину нашей страны. У Чердынцева под глазом задёргалась какая-то нервная жилка, и он медленным аккуратным движением сложил карту.