Валерий Поволяев - Лесные солдаты

Уложив убитых, сверху накидали песка – вот и вся могила. Была обычная яма – стала могила. Братская, общая. Чердынцев выпрямился над ней, замер на несколько мгновений, потом поискал глазами какую-нибудь фанерку, чтобы на ней написать, что это за песчаный бугор тут образовался…

Не нашёл и послал маленького бойца в канцелярию.

– Явно там что-нибудь подходящее для могильной дощечки отыщется. Сходи, посмотри…

Боец проворным колобком укатил в щитовой дом. Солнце опять начало жарить нещадно, спасательное облако растаяло бесследно, фуражку снять с головы было опасно – волосы могли вспыхнуть. Лучше, конечно, было бы, если б у него была пилотка, но пилотки у лейтенанта не было, не выдали – это раз, и два: пограничная фуражка с зелёным верхом и тёмно-синим околышем – приметная, ни один род войск таких фуражек не носит, и это нравилось лейтенанту. Он сунул руку с платком под фуражку, отёр волосы, затем – дерматиновую изнанку околыша, влажную от пота.

Тем временем прибежал маленький боец, притащил фанерную спинку от стула, украшенную двумя ободранными ножками.

– Это самое лучшее, что годится для похоронной дощечки. Лучше нету.

– Годится.

В накладном нагрудном кармане фасонистой командирской гимнастёрки лейтенант нашёл карандаш, помусолил его губами, хотя это было бестолку – карандаш был простой, а не химический, и принялся за работу.

«Здесь похоронены пограничники заставы 36, героически сражавшиеся с врагом 22 июня 1941 года. Четыре человека», – вывел он крупным печатными буквами, отставил спинку в сторону, прочитал текст и утверждающе качнул головой. Добавил с сожалением:

– Плохо только, что мы не знаем их фамилий…

– А как узнать, товарищ лейтенант, когда у них нет документов. Были б документы – узнали бы, – резонно заметил маленький боец. – Можно, конечно, что-нибудь написать, но это будет ошибка.

– Нет, нам что-нибудь не надо.

– И я об этом же говорю, товарищ лейтенант.

– Да что ты заладил: товарищ лейтенант, да товарищ лейтенант? Меня Евгением зовут, Женей…

– Женей вас звать нельзя, товарищ лейтенант, вы – командир.

– А тебя как зовут?

– Иваном.

– Иван Ломоносов… Хорошо! Необычно как-то, но – хорошо!

– Конечно, Михаилом Ломоносовым быть лучше, но родители назвали меня Иваном.

Лейтенант воткнул погребальную дощечку в песок, навалился на неё всем телом, вгоняя поглубже, и сказал:

– Мы скоро сюда вернёмся, Иван Ломоносов, очень скоро и оформим могилу как надо. Погребём наших товарищей по-настоящему.

Чердынцев искренне верил в то, что говорил, только не знал он, что происходит, что обрушилось на их землю – не мог знать… Если бы знал – сказал бы другое.

– Фамилии напишем, – подхватил его слова маленький боец.

– И памятники установим, – закончил лейтенант. Добавил вдохновенно: – Здесь должен стоять хороший памятник.

Ломоносов неожиданно озадаченно покосился на броневик.

– А с этим железом что будем делать, товарищ лейтенант?

Лейтенант через плечо глянул на гитлеровскую машину, стоявшую с беспомощно распахнутыми дверцами, похожими на большие, откинутые в стороны уши, вздохнул и произнёс безжалостно:

– Сожжём!

– А может, на нём поехать можно будет? – с неожиданной надеждой проговорил маленький боец – очень уж не хотелось ему бить ноги.

– Куда? – вопросительно сморщив лоб, жёстким голосом проговорил лейтенант. – На Кудыкину гору? А, Ломоносов? Нас тут же остановят. Либо граната какого-нибудь ловкого красноармейца, либо немецкий патруль… И то и другое кончится плохо. Сожжём железо – и дело с концом.

– Жалко!

– Жалко бывает у пчёлки, Ломоносов, а тут… тут боевые действия.

Лейтенант ещё раз огляделся, отметил, что стрельба, неровной звуковой полосой обозначавшая линию горизонта, стихла окончательно, вздохнул сожалеюще: а ведь это перестали сопротивляться наши, – и призывно махнув рукой Ломоносову, указал пальцем на броневик – за дело, мол…

Бензобак Чердынцев нашёл быстро, было плохо, что железный бок его прикрывал броневой лист, не подобраться… Значит, надо искать провод, по которому горючее подаётся к карбюратору. Провод явно прикрыт какой-нибудь железкой, алюминиевой полутрубой или чем-нибудь ещё, надо будет пробить трубку вместе с железкой, спустить бензин на землю и поджечь – вот и все дела, от броневика останется один остов. В том, что железо может полыхать за милую душу, будто некий горючий материал, Чердынцев был уверен: однажды у них в училище загорелась полуторка с курсантами в кузове – в несколько мгновений пламя взвилось до неба, еле курсантов удалось спасти.