Игорь Никулин - День Независимости. Часть 1

Тот с довольной ухмылкой выудил из кармана трофей.

Журавлева едва не трясло от злости. Они получали деньги, получали за участие в боях, а не за грабеж местного населения… Цепочка легла на подставленную лодочкой ладонь.

— Ничего… ага?

— Придется вернуть, — жестко сказал Журавлев.

В глазах Задорина мелькнуло недоумение, потом зажглись знакомые агрессивные искры.

— Ты кто такой, чтобы мной командовать?! — повысив тон, возмутился он.

Дальнейший разговор становился бесполезен.

Семен сбил его с ног ударом в челюсть и, не давая опомниться, принялся пинать. Задорин уворачивался, хрипел и плевался кровью. Ему все-таки удалось вскочить; взревев, как взбешенный бык, ринулся на обидчика.

Журавлев уклонился от встречи и встретил Кирилла прямым в солнечное сплетение.

Удар остановил мародера. Побагровев, он сложился пополам и со сдавленным стоном рухнул в пыль. Журавлев не утерпел и от души поддал коленом по перекошенной от боли роже.

Задорин опрокинулся на спину, пустил из разбитого носа струйку крови и встать больше не пытался.

Втоптанная в пыль, порванная цепочка валялась у его ног.

— Отдашь хозяйке, скотина! — отдышавшись, приказал Журавлев и вышел на дорогу, провожаемый ненавидящим взглядом.

… Желобов при нем был вроде ординарца: таскал задоринский боекомплект, грел воду для бритья; стираясь, прихватывал и грязную одежду приятеля. Ходил за ним, как привязанный, подчиняясь во всем и безоговорочно…

Молча, от всех в стороне, переодевался Казбек, он же Григорий Падин, сухощавый парень двадцати трех лет от роду, бывший солдат-срочник, в прошлую войну воевавший против дудаевцев.

Весной девяносто пятого колонна, в которой он шел с сослуживцами, под Бамутом попала в засаду. На горной дороге боевики сожгли бронетранспортеры сопровождения. Солдат, что успели покинуть горящие машины, выщелкивали снайпера. Выживших взяли в кольцо, и Григорий, а с ним еще трое бойцов, увидев вблизи бородатых горцев и направленные в упор автоматы, сдались в плен.

Дальнейшее Журавлев знал опять же понаслышке: самого Падина на откровенность не вытянуть. Но факт остается фактом: после избиений и допросов, под угрозой расстрела, Падин сломался и перешел на сторону моджахедов. Его сразу повязали кровью, вручили автомат и велели пустить в расход товарищей по несчастью. За спиной при этом стоял араб-пулеметчик, и откажись он или выкини какой фортель, лег бы у подножия скалы четвертым.

Падин отчаянно хотел жить, жить любой ценой. Он нажал на спусковой крючок… Он нажимал его и после, не раз: в ночных набегах на блокпосты ОМОНа; расстреливая врачей из Красного Креста. Отступать было поздно.

После захвата Грозного в августе девяносто шестого он принял ислам, получив имя Казбек, и стал, как ему верилось, на равных с чеченцами. Но видел, что по-прежнему оставался для них русским; они знали его грехи, и не доверяли. Предавший однажды не остановится перед новым предательством.

К Журавлеву он попал в ноябре, слыл молчуном, ребят сторонился, душу никому не открывал. Да и что ее открывать, когда там грязи, что дерьма в нужнике…

Последним в его команде был тридцатипятилетний Ян Криновский, не то поляк, не то украинец, ничем не выделяющийся от остальных: среднего роста и обычного телосложения мужик, носивший щеточку пшеничных усов на вздернутой верхней губе, с мягкой ямочкой на подбородке что, вопреки расхожему мнению, вовсе не относило его к людям с мягким характером. Маленькие уши плотно прилегали к шишкообразному бритому черепу.

В напряженке последних дней, когда и спать не приходилось, не то, чтобы выкроить время для бритья, обычное глянцевое сияние его черепа исчезло под колючей мелкой порослью пробивающихся волос.

Родом Криновский с Западной Украины, родины Степана Бандеры, где последователи национальной самостийности, по окончании войны, шастали с автоматами по лесам до начала шестидесятых.

Его отец был из тех лесных братьев, что люто ненавидел советскую власть и принесших ее на Украину москалей. В коллективизацию Криновских раскулачили, отобрали лавку и мельницу, а самих с клеймом врагов народа сослали в Сибирь. В сорок первом отец Яна, которому в ту пору исполнилось семнадцать, желая «искупить вину кровью», напросился в действующую армию, в штрафную роту. По дороге умудрился бежать, и тайком, через линию фронта, пробирался на оккупированную немцами Украину…