Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев

— Теперь, пожалуйста, отвернись: я прополосну и лифчик, а то щипет — нет спасу.

— Об чём разговор! Можешь прополоснуть и трусы. Не боись, я тоже подглядывать не стану. Ежели, конешно, доверяешь.

— Спасибо. Тебе я вполне доверяю.

Он повернулся к корме лицом и, присев на корточки, уставился в тёмную, впрямь кажущуюся бездонной, воду. Неожиданно для самого себя увидел вдруг сбоку чёткое, как в зеркале, отражение её бюста, когда она склонилась над бортом прополоснуть снятый бюстгальтер. Марта об этом вряд ли догадывалась, но Андрей зажмурился и отвернулся — из желания честно исполнить обещание не подглядывать, даже если это всего лишь «сиськи». Так и просидел, не шевелясь, пока она, одевшись, не сказала:

— Всё, Андрюша, спасибо. И за лифчик, и за трусы — как на свет народилилась! Сними и своё — простирну.

— Это можно. А я тем временем искупаюсь. А то давай вдвоём — наперегонки сплаваем.

— Плавать я ещё не научилась, к сожалению.

— Как, даже по-собачьи? — удивился он. — Ну ты даёшь!..

Встал на корму, чуть присел и, слегка оттолкнувшись, скрылся под водой; лодка, качнувшись, отошла метра на три и остановилась. Поднырнув под неё, притаился у носовой части. Минуты через полторы Марта, смотревшая, где же он вынырнет, заподозрила неладное:

— Ой, мама! — обеспокоилась не на шутку. — Где же он? Ой, господи, никак утонул!.. Что же делать?.

— А я тута! — Андрей, рот до ушей, высунул голову из-за борта.

— Ненормальный! Разве ж так можно! … У меня сердце захолонуло, думала, утонул. — На глазах её блестели слёзы.

— Не боись, я на ерике вырос!

Довольный проделкой, откинулся на спину и, работая ногами так, что брызги летели, словно от винта, уплыл на спине метров на десять, прежде чем повернул обратно. Вода сверху тёплая, даже горячая, но на метр глубже — до неприятного холодная. Наплававшись и, уже у лодки, брызнув пару раз на всё ещё неодетую Марту (в ответ на что та пригрозила огреть шестом), вскарабкался обратно и сел на лавочку рядом.

— Ой, мама! — взвизгнула она. — Что это у тебя на ноге?

— Где? А, это… Пьявка прицепилась. И уже насосалась, подлая, — Ногтем сковырнул и выбросил за борт.

— Фу, какая мерзость! — Соседку передёрнуло. — Больно кусается?

— Не-е, они совсем не страшные. Токо кровь долго после них сочится.

— Надо бы говорить не «токо», а «только», понял?

— Понял. Спасибо, учту. Какая ты ещё беленькая-незагореленькая! — обхватил её за плечи и притянул к себе.

— Как сейчас смажу, так мало не будет! — отпихнув, замахнулась ладошкой — Холодный, как жаба… И много себе позволяешь!

Ни в голосе, ни во взгляде сердитости не усматривалось, но он поспешил заверить:

— Виноват, больше не буду, чес-слово!

— Смотри мне, а то схлопочешь!.. Не посмотрю ни на что…

Поднялась, бросила ему полусухие уже штаны, оделась сама; села рядом, улыбнулась, как ни в чём не бывало.

— Это самое… Ты чё, в бога веришь?

— С чего ты взял?

— Ну как же: в балке сказала «ей богу», а теперь вот — «ой господи». И небось была пионеркой.

— Я к религии равнодушна, просто — мама у меня верующая.

— Она что же, верит, что на небе есть рай, а под землёй черти в аду грешников на сковороде поджаривают?

— Ну, в это, может, и не верит.

— Какая ж тогда она верующая?

— Я у неё тоже спрашивала. Она объяснила так: верующий — это тот, кто не совершает богопротивных поступков, добрый и милосердный к людям и всему живому, не эгоист, не вор, не предатель… ну и всё такое.

— Тогда получается, что и я верующий. Толь-ко, — разбил он неправильно произносимое слово на слоги, — бог с попами тут ни при чём! И вобще религия — это…

— Давай поговорим лучше об Александре Сергеевиче — что мы можем для него сделать.

— А чё тут говорить? Я уже всё обмозговал. Ежли и вправду нагрянут фрицы, он переждет несколько дней здесь. Пока рука подживёт. Гражданскую одежду мы с ребятами раздобудем. Потом поживёт на хуторе, спрятать есть где. Правда, насчёт партизан… — Видя, что она вертит головой, спросил: — Ты чё, не согласна?

— Уже всё и обмозговал!.. Мог бы и со мной посоветоваться. Дядя Саша теперь не только твой, но и мой подопечный тоже!

— Пожалста! Не ндравится мой план — предложи свой. Одна голова хорошо, а полторы лучше.

— Не «ндравится», «полторы»… Хвастунишка несчастный! — обиделась за полголовы, не стала и поправлять произношение. — Совсем ни во что меня ставишь.

— Извини. Я…

— Не извиняю! Невежа…

— Больш не буду, чес-слово. Ну, брякнул шутя…