Эдмунд Низюрский - Всегда на страже (сборник)

Прополз шага два, и руки царапнули землю, откуда-то сверху посыпались на затылок сырой и холодный песок. Немного, не столько, чтобы засыпать всего. Ощущение такое, словно ты засыпан и завален навечно, уже было. Оно постепенно рассеялось, отошло, и комки земли уже не пугали. Хотелось полежать, разобраться, подумать, а влажная земля тем временем может оттянет, смягчит шум и мучительный звон и визг в голове. Может и темнота уменьшится, поредеет, появится какой-то просвет. Подсознательно мерцало чувство, что черная мгла в глазах - не ночь. Не бывает такой летней ночи, чтоб даже вблизи ничего не было видно. Наверно, что-то с глазами… Слепота!… Бездна, утрата всего живого… От чего?… Память восстанавливала некоторые штрихи ужасного боя, и теперь уже казалось, что не очень давнего. Значит, ранение тяжелое - в голову или сильная контузия…

Желание не шевелиться пересиливало, но до чего долежишься?… Надо же что-то делать, бороться, если живой, если владеешь руками и ногами. По всему заметно, что впереди какая-то земляная насыпь или крутой берег ямы. Как выбраться отсюда?…

Спустя некоторое время в глазах начало просветляться. Потом Черепанов увидел, что лежит в прошлогодней, заброшенной силосной яме. Стал оглядываться, опознавать свое местопребывание. Из ямы ничего не определишь, а над ямой - то ли дым, то ли туман: солнца не видно, наверное, уже зашло или заходит. Небо тусклое, вечернее. А может, таким оно кажется контуженным глазам?

Напряг все свои силы, встал на ноги и высунул голову из ямы. То, что увидел перед собой и вокруг, напоминало какой-то ужасный забытый сон: вся земля была будто перевернута пластами вверх, где мельче, где глубже, до желтого песка. Прежней зелени, пышного разноцветья нигде не было видно… Все было смешано с пороховой гарью, покрыто слоем пыли и пепла. В деревне бушевал пожар. Дым валил уже не из одного места, как раньше, а из многих. Огромные клубы, вырываясь наружу, сливались в единую, заслонявшую весь свет, тучу. И эта туча плыла над самой землей, неумолимо продвигалась к месту, где недавно произошла страшная, неравная битва.

Дым выедал глаза, душил, мешал рассмотреть, что делается в пылающей деревне и возле нее, в тех местах, откуда недавно били разрывными пулями крупнокалиберные пулеметы, одну за одной пускали смертоносные мины вражеские минометы. Били, наверно, и пушки,- так как на поле видны воронки, большие и глубокие.

Трудно было оторвать взгляд от деревни. Может, там и люди гибнут в безжалостном огне?

Что же осталось от пограничной заставы? Неужели только один начальник? Неужели это не сон, а тяжелая трагедия?…

Нет, это не сон! Вон лежат пограничники: один, другой, третий… Б разных местах, в разных позах… Лиц их не узнать: у многих они засыпаны землей. Дальше и того хуже: фигуры едва только заметны. Лежит застава, легла навеки, исполнив свой святой долг. А кто не лег, не сложил головы на поле боя, того, наверно, захватили враги, тот теперь в неволе, страшной и мучительной.

А начальник заставы остался живым и в плен не взят… Остался на открытом, очень опасном месте. Неужели это не сон?…

…Неподалеку от силосной ямы лежала командирская фуражка. Как ни странно, ее не присыпало землей, она выделялась свежим зеленым верхом, блестящим козырьком. Красная звезда сияла на ней и каким-то чудом ловила тусклые солнечные лучи. Чья же это фуражка? Может, Храмцова? Но ведь он прибегал в последний раз без фуражки…

…Черепанов ощупал руками голову, погладил спутанные влажные волосы. Нет, это не сон! Это его фуражка лежит тут, а не Храмцова.

…Начальник заставы спасся в яме. Командир остался без войска, без оружия и даже без фуражки! Не лучше ли было потратить на себя последнюю пулю или последнюю гранату? Кто ответит на такой вопрос?

…В мыслях начали мелькать догадки, как это могло случиться. Наверно, свои, кто лежал поблизости, посчитали, что его убило разорвавшейся рядом миной. Из уважения к командиру его оттащили в яму, чтоб не лежал на виду у немцев. Возможно, кто-то из пограничников еще надеялся на спасение командира и хотел оказать ему помощь, да погиб сам. Немцы, если они были тут, тоже посчитали его мертвым, а может в спешке и не заглянули в вонючую силосную яму.

Трудно точно представить, как все случилось, бесспорно только то, что остался жив. Хоть в силосной яме, но на своей земле! И, пока сердце бьется, кровь не стынет - надо защищать эту землю, бороться за нее и за свою жизнь до последнего дыхания.