Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

В тяжелейших условиях осады севастопольцы каждодневно ощущали всемерную поддержку великой своей страны, своего народа. Она проявлялась во всем: и в той помощи, которую оказывали корабли, почти ежедневно прибывавшие в осажденный город, и в огромной корреспонденции со всех концов нашей Родины. Писали пионеры и школьники, рабочие фабрик и заводов, колхозники и, конечно, близкие и родные. Шли письма от защитников Ленинграда, от моряков Кронштадта и Северного флота, приходила корреспонденция из-за рубежа. Газеты Нью-Йорка, Лондона, Тегерана, Стокгольма с восхищением писали о мужестве севастопольцев. Вот эти-то новости чаще всего и приносил нам комиссар. Иногда ему приходилось сообщать и тяжелые вести, и тогда мы видели, как близко к сердцу принимает он чужое горе.

В конце марта участились налеты вражеских бомбардировщиков на Севастополь. Наши истребители и зенитчики редко позволяли им сбросить бомбы прицельно, но все же свист авиабомб стал привычным явлением. Еще больше донимали артиллерийские обстрелы. При авиационном налете все же видно, когда самолет ложится на боевой курс или начинает пикировать, видно даже, как отделяются бомбы от машины, и обычно есть в запасе несколько коротких секунд, чтобы нырнуть в укрытие или хотя бы припасть к земле, хоть это не так уж и надежно. Другое дело - снаряд. Он появляется всегда внезапно: ж-ж-и-к - бах! - и готово!

Так было и в тот день. Артиллерийский налет начался неожиданно, снаряды густо рвались в бухтах Южной, Артиллерийской, Стрелецкой. Видимо, немцы что-то там нащупали. Мы из открытой двери наблюдали за обстрелом (наружу не выходили - дежурный запретил категорически) и хорошо видели, как в Стрелецкой вдруг высоко взметнулся огненно-черный столб. Мы не знали, что там произошло, взрывы в Севастополе - не редкость.

Вечером, когда собирались на аэродром, в кубрик вошел Михайлов. Как всегда, одет «с иголочки», чисто [52] выбрит, волнистые светлые волосы красиво оттеняют узкое продолговатое лицо. А в глубоко посаженных серых глазах - печаль.

- Здравствуйте, товарищи, - тихо произнес он. Присел на лавочку, опустил голову. - Слыхали - в Стрелецкой?…

- Не слышали - только видели, - ответил кто-то.

- Славный парень погиб - матрос Иван Голубец… Он замолчал. Молчали и мы. Ждали, когда расскажет.

И вот Михайлов заговорил - медленно, трудно, подбирая слова:

- В Стрелецкой стояли «морские охотники», когда начался обстрел… Видимо, немцы знали об этом - в одно и то же место клали снаряд за снарядом… На одном из катеров начался пожар в машинном отделении. Весь экипаж кинулся тушить огонь. В это время вспыхнула корма другого катера, а там - глубинные бомбы. На причале рядом оказался Иван Голубец. Он знал, что если бомбы ухнут, то не только этому, но и другим кораблям - конец. И не стал ждать: прыгнул на борт горящего «охотника», в густом дыму нащупал рычаг бомбосбрасывателя, потянул на себя. Но сбрасыватель заклинило. Тогда он начал сталкивать бомбы в воду прямо руками. Одну, вторую, третью… Осталась одна, последняя, вся в пламени. Он кинулся к ней. И в это время…

Комиссар умолк. Тягостная тишина повисла в кубрике. Через час-полтора нам предстоял вылет на бомбоудар, каждый это известие переживал по-своему. Лица у всех напряженные, суровые…

- А как катер? - тихо спросил Пастушенко.

- Корму оторвало, затонул, - ответил комиссар. - Зато все остальные - невредимы. Своей жизнью заслонил их Голубец. Совсем юноша был - двадцать лет, только жить начинал… Сознательно пошел на смерть - не дрогнул. Герой!

Вечером, когда мы пришли на аэродром, на бомбах под плоскостями увидели начертанные мелом слова: «За Ваню Голубца!» А на следующий день о подвиге старшего матроса Ивана Голубца знал уже весь Черноморский флот.

И все же чаще всего встречи с комиссаром были светлыми, радостными. Уже после первой боевой ночи во взаимодействии с «Малюткой» мы более-менее точно знали результаты своей работы. Через несколько дней в кубрике появился Михайлов. Он весь сиял, хотя и старался скрыть свою радость. [53]

- Собрать всех летчиков, - приказал он дежурному.

Выполнить этот приказ проще простого: сбегать в соседний погреб, где размещалась 1-я эскадрилья. Через несколько минут все были в сборе. Разместились кто где мог: на обоих ярусах коек, на скамейках, на табуретках в проходе. Михайлов стоял у стола, пружинисто опираясь о него тонкими длинными пальцами.

- Я пригласил вас на несколько минут, - начал говорить он, - чтобы сообщить важную новость. Наземная разведка донесла, что после последнего удара нашей авиации на аэродроме Саки сожжено и повреждено около пятнадцати немецких самолетов. Поздравляю вас, молодцы! Но и это еще не все. Одна из крупных бомб, видимо, двухсотпятидесятка, попала в дом на границе аэродрома. По данным разведчиков, в нем размещались летчики недавно прибывшей части, Дом от прямого попадания рухнул, похоронив всех под обломками. Немцы до сих пор разбирают развалины, извлекают оттуда трупы, торжественно хоронят. Точное, отличное попадание! Командование авиабригады поручило передать вам благодарность за отличную работу. Поздравляю! Спасибо!