Роберт Дейли - Сильные духом (в сокращении)

После этого Фавер поехал в сторону Ле-Пюи. Ночь была темной, дул холодный ветер. Пастор объезжал ферму за фермой, и вскоре у него заныли ноги и спина. Время близилось к четырем часам. Кроме Фавера, на дороге никого не было, но он то и дело прислушивался, не едут ли полицейские машины.

Ни у кого из крестьян не было бензина, но некоторые переделали свои трактора и грузовики, чтобы они могли работать на древесном угле. Пастор велел фермерам везти беженцев в Энжо — сколько смогут посадить в кузов. Фавер надеялся, что тамошний мэр, сочувственно относившийся к евреям, позволит им пересидеть облаву в подвале ратуши.

Когда пастор добрался до последней фермы, уже светало. Хозяйка предложила ему стакан воды, которую он с благодарностью выпил.

Выйдя во двор, он увидел на дороге полицейские машины — впереди несколько легковых, за ними выкрашенные в защитный цвет автобусы, набитые жандармами.

Снова сев на велосипед, пастор медленно покатил обратно в Ле-Линьон. Пост выставили в двух километрах от городка — одинокий жандарм с мотоциклом. У него был приказ никого не выпускать из Ле-Линьона. Фаверу пришлось предъявить документы и объяснить, кто он такой.

На рыночной площади Фавер увидел четыре автобуса цвета хаки и две легковые машины. Возле одной из них стояли мэр, префект Брен и незнакомый мужчина в длинном кожаном пальто и фетровой шляпе. Гестаповец, подумал пастор.

В двух автобусах сидели жандармы, два других были пусты. В них повезут схваченных евреев.

Фавер слез с велосипеда и подошел к мужчинам. Обменялся рукопожатиями с мэром и префектом.

Пастор внимательно разглядывал немца — узкое, чисто выбритое лицо, на вид лет тридцать пять. Он кивнул незнакомцу в знак приветствия.

— Это мсье Грубер, — представил его префект.

Встав по стойке смирно, Фавер обратился к немцу:

— Добрый день, герр Грубер. Вы из гестапо?

Грубер смотрел на него, прищурив глаза.

— Рад, что вы здесь, — продолжал Фавер по-немецки. — Вы и люди вроде вас вносят в нашу жизнь жесткий порядок.

— Вы хорошо говорите по-немецки, — сказал Грубер.

— Я учил немецкий. В его классическом варианте. Но у меня бывают затруднения с некоторыми новыми оборотами. Такими, например, как «усиленный допрос». Что это значит?

Грубер недовольно взглянул на него, но промолчал. Не получив ответа, пастор повернулся к Брену и мэру и перешел на французский:

— Я задал ему вопрос насчет усиленных допросов. Закон очень строг: усиленный допрос может применяться только к евреям, коммунистам, марксистам, саботажникам, террористам и агентам Сопротивления. Так что, думаю, нам не о чем особенно волноваться.

— Я знаю, кто вы такой, — сказал Грубер по-немецки.

Зато Фавер не знал, кто такой Грубер. А если бы знал? Попридержал бы он в таком случае язык?

— Есть еще одно новое выражение, которое мне не совсем понятно. «Окончательное разрешение еврейского вопроса» — что под этим подразумевается?

Глаза немца превратились в узкие щелки, но в остальном он казался совершенно невозмутимым. Имея звание оберштурмбаннфюрера, он командовал немецкими службами безопасности в Лионе и Центральной Франции.

— Нам хорошо известно, — сказал префект Брен, — что в Ле-Линьоне скрывают евреев. У меня есть приказ доставить этих людей для проверки в префектуру. В связи с чем вы должны предоставить мне их список, а также посоветовать им добровольно сдаться властям.

— Извините, но я не знаю их имен.

Пастор не солгал. Всех беженцев снабжали фальшивыми документами, но изготовляли их без его ведома, хотя и с его молчаливого согласия.

— У полиции имеются мотоциклы, автомобили, рации, — сказал Брен. — Сопротивление бессмысленно. Мы уже обыскали все дома в городе, но не обнаружили ни одного еврея. Вы их спрятали. И я требую, чтобы вы сказали где.

— У нас тут действительно были евреи. Но некоторое время назад все они покинули Ле-Линьон.

— Когда они ушли?

Строгие моральные принципы — или просто гордость — не позволяли пастору лгать. Как бы то ни было, в данной ситуации он не собирался врать и изворачиваться.

— Кто когда, я так думаю.

— Мы все равно их найдем.

— Желаю удачи. — Кивнув на прощание, Фавер направился в сторону дома.

Жена ждала его за дверью. Не говоря ни слова, она обняла мужа. Норма была не из тех женщин, что по любому поводу дают волю слезам. Но по тому, как она прижалась к нему, Фавер видел, что жена не на шутку встревожена.

— К нам нагрянули гестаповцы, — сказала она.