Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Настало время знакомиться. Ко мне как раз подошел их младший лейтенант, среднего роста, в новой еще гимнастерке, портупея, кобура – все, как положено, кроме разве что возраста, уже не лейтенантский, лет тридцать, как и мне. Лицо строгое, с оттенком печального добродушия. Поднеся руку к пилотке, отрапортовал – или скорее представился:

– Младший лейтенант Старовольский. Прибыл в ваше распоряжение со стрелковым взводом в составе двадцати четырех человек. Было двадцать шесть. Один ранен, один убит. Вооружение…

– На фронте раньше были? – перебил я его. Не потому, что я невежливый, просто вооружение я и так видел – «СВТ» и трехлинейки. В первую очередь надо о человеке узнать.

– В прошлом году, товарищ старший лейтенант. Под Запорожьем, потом под Ростовом. После ранения прошел ускоренные курсы.

Я испытал облегчение. Впрочем, мало ли народу бывает на фронте, в особенности возле фронта, а ранение получить можно и в двадцати километрах от передовой. Но всё же лучше, чем ничего. Будет время, расспрошу подробнее.

– Под Запорожьем? Значит, почти земляки. Мы в Одессе были тогда.

Старовольский кивнул. Было видно, что он не из тех, о ком корреспонденты пишут «военная косточка», и всё-таки стало ясно, что здесь он человек не случайный и зря свой паек есть не станет.

– Хорошо, лейтенант, – для краткости я повысил я его в звании. – Если вы не против, будем на «ты».

– Не против, – ответил он.

– Говоришь, потери? Как звали убитого?

– Сержант Рябчиков. Евгений.

– Пал, защищая Севастополь, вечная, значит, память. Надо родным написать. Не про Севастополь, конечно.

– Напишу.

Теперь было нужно выяснить главное. Я снова посмотрел на стоявшие передо мной три короткие шеренги и тихо спросил:

– Народ, я вижу, совсем зеленый?

– Почти все из запасного полка. Двое из госпиталей, один, как бы это сказать, доброволец из этих… Блатных, одним словом. Но вроде спокойный.

– Понятно, видел таких. Если что, перевоспитаем. Ну, давай будем знакомиться с личным составом. Список при тебе?

– Пожалуйста.

Я взял в руку светло-зеленый листок и командным голосом произнес:

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

Ответили бойко. Этому научились. И еще наверняка маршировать под барабан, только неизвестно, когда теперь снова придется. Надо было сказать что-нибудь ободряющее, тем более что из блиндажа выглядывал Бергман и они уставились на его капитанскую шпалу. Сказать, а потом провести перекличку.

– Я рад, что теперь мы будем служить с вами вместе. Защищать нашу батарею, которая страшно фашисту не нравится. Очень не любят фашисты нашу батарею. Они вообще не любят наших батарей. Потому что дают они прикурить им по первое число. Уяснили? А теперь по списку…

И я громко выкрикнул:

– Аверин!

– Я!

– Бухарцев!

– Я!

– Владимиров!

– Я!

– Воробьев!

– Я!

Пока были в наличии все буквы алфавита. Надолго ли? За Воробьевым следовали Горбатов, Дорофеев, Дьяконов. Затем шли Езеров, Жучко, Задворный. После Иванова, а Иванов таки присутствовал, стоял Исмаилов – и интересно было, татарин он или нет, а если татарин, то из каких, поволжских, сибирских, наших? Косых, Кузьмук, Лукьянов, Мирошниченко. Последний, видать, из переселенцев – или из спецпоселенцев. Имелся тут и наш человек – Федя Молдован. Я был рад, что попадет он к Левке Зильберу, земляк он есть земляк. Жалко, что стоял Молдован в третьей шеренге, не разглядеть, но голос не детский, похоже, он-то и прибыл из госпиталя. А вот Мухин, по роже видно, как раз и был тот самый, из блатных, ему направление к Левке несомненно пойдет на пользу.

На «о» никого не нашлось. Зато на «пэ» имелся красноармеец Зиновий Пинский. Ел меня глазами из первой шеренги и не догадывался, какую проблему создает для ротного командира. Состояла же проблема в том, что направить его к Левке означало подвергнуть жестокому испытанию, поскольку старшина второй статьи Зильбер придерживался малообоснованного мнения, будто еврей в Красной Армии и на флоте должен быть примером для подражания. В случае же с бойцом из отдаленных от Черного моря мест приобретала значение иная особенность Зильбера, а именно искреннее верование, что евреи, проживающие севернее Ольвиополя и восточнее Снигиревки, – исключительные шлимазлы. С другой стороны, передача Пинского в руки старшины Лукьяненко, а этого в принципе не стоило делать, чтобы не дробить подразделения, тоже не сулила ничего хорошего, поскольку Лукьяненко всячески стремился доказать Зильберу ошибочность первого тезиса, но пока за неимением подручного материала изощрялся только на словах. Когда начнется немецкий штурм, вся эта ерунда потеряет значение. Но штурм еще не начался.