Николай Внуков - Когда гремели пушки

— Нет, мальчик, мы разделим хлеб именно так, как я сказал! И сахар разделим поровну. Я, брат, храню кусочек для праздника. А сегодня у меня праздник. Устроим пир на весь мир!

В городе рвались вражеские снаряды, били взахлеб зенитки. А они пировали — распивали чай с сахаром.

Давным-давно Славке не было так тепло. Он сперва ушанку скинул, а за ней и пальто. И все-таки его даже потом прошибло. Действительно, пир на весь мир!

Славка не знал, как пишутся книги. Ему казалось, что дело это не очень хитрое: садись и записывай свои мысли, раз ты писатель. А на самом деле не так. За весь день они с Евгением Аристарховичем осилили всего две странички. Писатель продиктует несколько слов, потом подумает, покачает головой и скажет:

— Плохо, брат! Не те слова… Зачеркни.

Славка зачеркнет и ждет, когда Евгений Аристархович придумает новые. А тот придумает — и снова ему не нравится, опять велит зачеркнуть. Будто через сито слова просеивает. И откуда только у него терпение берется? Худой, как скелет, желтый! И все за сердце хватается.

Трудная это работа — сочинять. Медленная работа. Зато интересно получается. Люди — ну как живые! Словно писатель их вовсе и не придумал. Например, Вадька — мальчик, про которого пишет Евгений Аристархович. Этот Вадька голодный-преголодный. Высох весь, глаза провалились. На неумытом Вадькином лице торчит отмороженный нос, черный, как головешка. У Вадьки есть мечта: ему хочется съесть во сне целую буханку хлеба. Но снятся ему почему-то разные пустяки: то воздушный змей, то коньки с ботинками. А буханка не снится.

День за днем, страница за страницей… Славка заинтересовался горькой судьбой своего сверстника Вадьки. Охота уж и поторопить бы Евгения Аристарховича, но не смеет: писатель не любит, когда его отвлекают от мыслей.

Война свела двух одиноких людей — десятилетнего Вадьку и мастерового человека, Андрея Македонова. У Вадьки, правда, есть мать, но она на заводе и редко наведывается домой. А Македонов один на всем свете. Была у него жена, была семилетняя дочка Наташа. Но их не стало: снаряд угодил в трамвай…

Встретились у подъезда. Македонов подозвал Вадьку и говорит:

— Ну-ка, парень, подсоби маленечко. Что-то ноги не несут…

Вадька помог ему взобраться по лестнице на второй этаж да там и остался. Вдвоем веселее и легче жить: пока один дрова добывает, другой за хлебом смотается, воды запасет. И спать вдвоем куда теплее: друг от дружки греются.

Когда началась война, Македонов, как и все, пошел в военкомат. Мечтал он попасть в артиллерию. Но военком покачал головой и спрашивает: «А кто же будет ковать оружие?» И отказал.

Вернулся Македонов на завод, а там и рады, потому что у человека золотые руки: он сварщик высокого разряда. Редкое чутье имеет к металлу.

Особенно пригодилось это чутье, когда пошли с фронта в ремонт искалеченные танки. Например, трещина в броневой башне. Ее надо заварить намертво. Но дело это весьма тонкое. Металл ведь от нагрева «ведет». «Повело» башню, и танк не годится, не может поворачивать свою пушку и пулеметы. Кому нужен такой танк?

Так вот у Македонова не «вело». А если и «поведет» слегка, он знает, в каких местах надо прокалить металл пламенем, чтобы выправить. Чутье у человека!

Но сварщик заболел и слег. Весь здоровый, а ноги не держат. Лежит он, мерзнет. Все про свой завод думает: как там без него? Да и перед Вадькой неудобно. Тот один за двоих работает: то в булочную, то за дровами, то воду тащит. В общем, все хозяйство на его руках.

Вадьке, конечно, достается. Но он не столько про себя думает, сколько про танки. Главное ведь в том, что на заводе полон двор танков. Стоят, дожидаются, пока дядя Андрей поправится. А когда он поправится?

Писатель диктует очень медленно. У Славки достаточно времени, чтобы и самому попробовать сочинить в уме продолжение. Хочется ему, чтобы Вадька как-то выручил Македонова. Помог бы ему вернуться на завод. Но как?

Евгений Аристархович неожиданно переносит действие повести в булочную.

Как-то Вадька выкупал хлеб. На две карточки ему дали кусок и два довеска. Один-то еще ничего, со стиральную резинку, а другой тоненький, как бумага. Вадька глядел, глядел на довески да и положил тоненький в рот. Вообще-то он хотел просто подержать его во рту. Но нечаянно проглотил.

— Подлец! — выпалил Славка и бросил карандаш. — Хлеб-то общий!

— Ну, уж это ты слишком! — возразил Евгений Аристархович. — Ведь мальчик же, не взрослый человек…