Николай Внуков: Когда гремели пушки

Он скрипнул зубами. От духоты звенела голова. Воздуха не хватало. Некоторые матросы сбросили робы, и голые тела их блестели в тусклом свете аварийных лампочек, как трупы, только что обмытые в морге.

— В четвертом отсеке течь! — истерически выкрикнул кто-то.

И следом за этим Криг услышал свист входящей в лодку воды.

— Капитан, надо всплывать. Лучше жизнь в плену, чем смерть в этой железной коробке…

Это Куммер, старший помощник. Перекошенный страхом рот, слипшиеся волосы, глаза невменяемого… Вот он, непобедимый германец, бестрепетно глядящий в глаза смерти…

— Еще не поздно, Ханно… Война все равно проиграна…

— Молчать! — сжал кулаки Криг. — Ликвидировать течь! Проверить механизмы!..

— Это конец, Ханно…

— Так прими его, как подобает германцу!

«В безвыходной ситуации торпеды немедленно затопить» — такова была инструкция Деница.

— …Пузыри по левому борту! — крикнул сигнальщик.

Корнби, командир охотника, приложил к глазам бинокль.

Действительно, кажется, лодке конец.

Это четвертая за войну. Он, Корнби, может гордиться. Лучший охотник Британского флота. Повышение по службе. Слава…

Пузыри то вскипали на волнах, то пропадали. Казалось, воздух вытравливался из корпуса лодки небольшими, порциями. Что там с ними происходит? И почему нет масла на воде? Обязательно должно появиться пятно… Может быть, дать еще одну бомбу для верности?

— Малый вперед!

Когда охотник застопорил машины над тем местом, где появлялись и исчезали пузыри, Корнби опустил руку на рычаг бомбосбрасывателя, но не нажал его.

— На гидрофоне? — спросил он.

— Тихо, — отозвался акустик. — Усилитель на полной мощности.

— Подождем, — сказал Корнби.

Тишина висела над морем, глухая тишина, которая наступает обычно после короткого напряжения боя.

Насторожились уши гидрофонов, прислушиваясь к тому, что происходило в свинцовой глубине моря.

Замерли на постах матросы. Умолк даже ветер.

Но на этот раз Корнби пропустил момент.

Лодка всплыла в полукабельтове по носу.

Снова вынырнула узкая труба перископа, и следом за ней медленно поднялась над водой желто-серая полосатая рубка, похожая на выщербленный волнами риф.

— Вон!.. Да смотрите же!.. Там!.. — вдруг дико крикнул сигнальщик, показывая пальцем направление. И тогда ее увидели все.

— Пушка! — холодея, закричал Корнби, но артиллеристы уже сообразили, как близок конец.

Ствол носовой установки резко прыгнул назад, треск разорванного воздуха оглушил палубную команду, и рядом с черно-желтым рифом встала белая водяная свеча. Не успела она оплыть, как немного поодаль взвилась вторая и в кипящем ее основании багрово вспыхнул разрыв.

Пушка работала с непостижимой быстротой, выбрасывая на палубу раскаленные гильзы. А Корнби, оцепенев, смотрел на белые смерчи, смутно понимая, что происходит. В голове его был звон и хаос, и, плохо соображая, для чего это нужно, он на ощупь переложил машинный телеграф на «полный вперед», бросив охотник на сближение с У-81.

А потом он увидел залп.

Лодка стреляла сразу тремя аппаратами — двумя носовыми и кормовым. Из надводного положения. Будто стремясь поскорее избавиться от страшного смертного груза, о котором англичане не имели ни малейшего представления.

Торпеды почти одновременно вылетели из-под воды, пронеслись, как чудовищные фантастические снаряды, над верхушками волн и, подняв фонтаны брызг, плюхнулись в море и ушли к серой линии горизонта.

Странный, бессмысленный залп в никуда.

Пушка охотника все продолжала в лохмотья рвать воздух, и гильзы, окутанные паром, катились по палубе, и свечи вставали то у самой лодочной рубки, то далеко впереди, опадая и превращаясь в пенистые бугры.

Потом рубка стала стремительно укорачиваться, уходить в воду, утягивая за собой тонкую трубу перископа, и, когда волны закрыли ее, на мир вновь обрушилась тишина.

Не думая, машинально, Корнби дернул ручку телеграфа на «Стоп».

Через несколько секунд ход погас.

И тогда вдруг бешено заклокотала вода за кормой охотника, а потом, сглаживая скачки волн, над банкой Аутер-Силвер-Пит расплылось тяжелое масляное пятно.

— Боже мой, — пробормотал Корнби, медленно приходя в себя. — Ведь это моя четвертая…

А торпеды с гидростатами, поставленными на боевое заглубление, продолжали идти к горизонту, неся в головках своих ампулы с ботюлинумом, самым страшным порождением инженерной человеческой мысли.

«В трех случаях из двухсот восьмидесяти кораблекрушений, происходящих в год, причину катастрофы установить не удается…»