Борис Васильев - А зори здесь тихие… (сборник)

– Хороши ножки, – заметил рыжеватый разведчик и вздохнул: – На такие бы ножки да классные туфельки.

– Нашему Феде Гонтарю абы ножки, – усмехнулся другой разведчик. – А вот чего она бежала…

– Нет, точно: классная девка, – опять начал Федор. – Главное – дичок. Полгода воюет, а никто в корпусе и похвастать не может, что в руках подержал.

– Один, кажется, пробовал, – скупо улыбнулся капитан. – Пробовал, а потом неделю рожу у санинструктора чинил.

Разведчики засмеялись.

– Я еще не пробовал, – сказал Федор. – Это так, разведка боем.

Грохот заглушил его слова: немцы начали энергичный и бессистемный обстрел. Солдаты попрятались в наспех отрытые щели. Прятались они с шутками, уже не испытывая ни страха, ни даже привычного нервного напряжения.

– Пугает фриц напоследок.

– Боекомплект расходует, чтоб драпать легче было!

– Ну, паразит, я тебе эту мину попомню!..

– Сейчас полезут, – сказал генерал и, не обращая внимания на мины, пошел к водонапорной башне.

Мелешко шагал след в след, почти наступая на пятки. Генерал рассердился:

– Что ходишь как тень? Влепит в спину на прощание…

– У вас свой приказ, а у меня – свой, – ворчливо отозвался разведчик.

По шаткой лестнице они поднялись наверх. Башня гудела от разрывов. Генерал приник к стереотрубе, произнес, не оглядываясь:

– Петя, на прямой – в третью бригаду. Скажи, чтоб перестроились уступом справа. И чтоб Голубничий не зарывался!

– Есть, – сказал молодой и очень молчаливый адъютант.

Он загрохотал сапогами по лестнице. Навстречу, пыхтя, поднимался полковник Ларцев:

– Куда, орел?

– В третью.

– Передай, что персональное дело Вовченко слушать сегодня не будем в связи с… – Он спохватился, посмотрев на адъютанта. – В общем, переносится.

– Понятно! – сбегая вниз, крикнул Петя. – В связи с тем самым!..

Полковник взобрался наверх. Налет кончился, и сразу стал слышен далекий гул танковых моторов.

– Пошли, – сказал генерал. – К перевалу рвутся, черти. Передай Филину, чтоб обороняться и не думал. Пусть наступает левым крылом по лощине.

– Есть, – ответил лейтенант-связист, лично обслуживающий генеральскую рацию. – Герань, я – Ландыш, я – Ландыш…

– Надоел мне этот цветочный флирт, – вздохнул полковник. – В жизни стольких цветов не видел, скольких за войну наслышался. И откуда у связистов такая склонность?

– Ботаники все, – проворчал генерал, не отрываясь от окуляров трубы. – Нахально лезут немцы, очень нахально. Скажите Колымасову, чтоб начинал атаку на мост.

– А не рано? – осторожно спросил полковник.

– Чего тянуть? И так последними остались.

Лейтенант вновь припал к своей рации, вызывая далекого Колымасова:

– Лютик, Лютик, я – Ландыш…

Слева – совсем рядом – ударили выстрелы. Капитан бросился к пролому, выглянул: стреляли в лесу, метрах в трехстах от башни.

– Что там еще? – недовольно спросил генерал.

– В лесу-то? – не оглядываясь, переспросил капитан. – В лесу минометчики наши стоят.

– Может, немцы просочились? – предположил Ларцев.

– Пошлите кого-нибудь узнать, – нетерпеливо сказал генерал: Колымасов уже начал атаку, и все внимание генерала занимал теперь мост.

Капитан молча спустился вниз. У входа в башню стоял младший лейтенант: его опять обуял страх, что он не успеет выстрелить в этой войне.

– Товарищ капитан, разрешите…

– Возьмите отделение и проверьте, что за стрельба в лесу.

– Есть! – радостно крикнул лейтенантик и, путаясь в шинели, побежал к щелям, на бегу вытаскивая из кобуры тяжелый «ТТ». – Отделение, за мной!..

Он бежал через поле, спотыкаясь и шарахаясь от случайных снарядов. Солдаты вразброд бежали следом, и в беге их было что-то усталое и равнодушное: так спешат на скучную, осточертевшую, но, увы, необходимую работу.

А стрельба в лесу продолжалась. Тренированное ухо уловило бы в этой стрельбе целую гамму звуков: гулкие винтовочные выстрелы, злую автоматную очередь, сухой и короткий треск пистолетов. Но для мальчика-командира все выстрелы звучали одинаково и говорили только об опасности, и снова – в который раз! – страх погибнуть в последние мгновения войны зашевелился в нем, и, чтобы заглушить его, мальчик вдруг тоненько и одиноко закричал:

– Ура!

Солдаты бежали молча, грузно топая сапогами по сырой земле, а младший лейтенант, размахивая пистолетом, одиноко кричал, пока его не нагнал усатый пожилой сержант.

– Зря вы кричите, товарищ лейтенант, – добродушно сказал он. – Во-первых, фрицы все равно ничего не слышат, а во-вторых, дыхание сорвете.