Сергей Баруздин: Тася

Леса, по которым она шла, были разные. Глухие и редкие. Смешанные и еловые. Наполовину вырубленные, поросшие пугающими издали корневищами, и молодые, только нарождающиеся, которых она тоже боялась. Сожженные войной леса и нетронутые, хмурые, особенно к вечеру, из которых неизвестно как выйдешь. Леса, в которых попадались немцы, и леса, в которых попадались наши. И то и другое не годилось для нее. Тася имела отдельную легенду на каждые пятьдесят — восемьдесят километров пути, и ей надо было продвигаться вперед, на восток, юго-восток, северо-восток, но все равно туда — к Москве.

И она шла. С утра шла, с пяти-шести часов, до двенадцати дня. Привал, отдых на час-другой — и опять вперед до вечера. Каждая из легенд вела ее к Москве. Все легенды вместе складывались в четкий маршрут — маршрут, который вел к Москве. Она знала, когда слева от нее оставалась железная дорога Минск — Бобруйск, когда справа находился Жлобин, а опять слева (значит, бери скорей вправо!) штаб группы германских армий «Центр». Карту она изучила прежде, чем тронуться в этот путь, и, если было нужно, могла бы почти точно изобразить ее на бумаге. Карта была в голове. И только маленькая бумажка в кармане — адрес «немецкого офицера», с которым она якобы подружилась в Минске, — помогала ей восстанавливать в памяти эту карту.

Была легенда и на этот счет.

Буква «Б» значила — «Борки». Деревня Борки. Там были свои люди. Там Тася должна отдохнуть, взять что-то из еды на дальнейшую дорогу.

Она вышла к Боркам рано утром, когда только что рассвело. Деревня, чудом сохранившаяся, раскинулась и влево, и вправо, и куда-то вперед. Обычно в такие большие деревни Тася не заглядывала и сейчас перетрусила, вернулась назад, в лес, спряталась в кустарнике. Вряд ли такая деревня без немцев! И как тут найдешь второй дом с края? С края от леса? Ведь там впереди тоже лес. И тоже избы…

В лесу было прохладно и приятно, словно дома. Может, потому, что она уже столько дней провела в лесу и привыкла к нему? Или просто здесь в самом деле хорошо? Высоченные березы, ласковые, нежные, неповторимые, — рядом. И заросли орешника. И ольха, и могучий клен на полянке. И трава под ногами, которая так и говорит тебе: «Ложись! Отдохни чуток!» И птицы — то пугливые, то беззаботные, то занятые своими делами, то любопытные — на каждом дереве, за каждым кустом. У них какая-то своя, видно, очень важная жизнь, и это — интересно. И на земле муравьи, всякие жучки и паучки — у них тоже своя жизнь!

За лесом — межа, поле и потом уже — деревня. Зеленая, манящая своим видом деревня. Там, наверно…

Тася отогнала от себя эти мысли.

Стихи, асеевские стихи, как-то невзначай вспомнились Тасе, и она с удивлением подумала: «Как все правильно! И иные лица — правильно! Не надо их искать…»

Но тут же вспомнились его же:

Видно, в самом деле ей очень хотелось есть. Вспомнила стихи, и горло перехватило, и слюна во рту. Пельмени, которые она ела единственный раз в жизни и то в далеком детстве, не выходили из головы…

Тася вновь вышла на опушку и направилась стерней к деревне.

Решила: «Будь что будет. Второй дом с края. Второй… С края второй… Да, а какое сегодня число?»

Она стала вспоминать: «Четырнадцатого сентября я была в… «Правду» читала и «Красную звезду» за второе сентября. Пятнадцатое… Шестнадцатое… Овраг и там немецкие позиции — это семнадцатого, поза… нет, позапозавчера… Значит, сегодня двадцатое сентября. Двадцатое… Надо идти! Все равно надо! В случае чего…»

Пошла наобум влево — огородами, наконец проулком, между сараями, а после улицей. Вот и второй дом с края…

Дом как дом. Изба как изба. Верба и клен возле палисадника. Скамейка без перекладины — остатки скамейки. В палисаднике кусты и пустые, вскопанные грядки. Только одна грядка, самая правая, с ботвой картофеля. Калитка и косое крыльцо. На нем прибита подкова.

«Уже к счастью», — подумала Тася.

Она постучалась, а потом, как принято, открыла дверь — странно скрипучую дверь в сени. Еще раз постучалась — теперь уже в главную дверь:

— Можно?

Дверь открыла женщина, не молодая и не старая еще, с растрепанными волосами и чем-то мокрым в руках.

— Я от Ивана Христофоровича, — сказала Тася.

— А кто такой Иван Христофорович? Да вы заходите, заходите, милая…