Из люка вылез старший — и сказал:
— Эй, десантник, а ну ко мне!
Дубин…
Страшно стало. БТР с толпой вооруженных пацанов. Прапорщик, старший, тоже не казался прапорщиком. Все, чё та гыгыкали:
— Иди, не бойся! Прапорщик приказал! Ты чё! П…! Вперед!
Прапорщик повернулся:
— Ладно. Хрен с ним. Поехали.
Уехали.
Тут вдруг до Дубина дошло. Дело в панаме!
Витебчане, которые главные десантники в Афгане, носят панамы, не делая в них п…ы. Т. е. если взять этот колпак, носят его как англичане носили колониальный шлем. А остальная чернота норовит ударом ребра ладони придать этому головному атрибуту другую форму, форму ковбойской шляпы. И вот эти герои увидели козла в тельнике и с парашютами в петлицах, и в п…е — Дубина. Хотели поправить.
Хотя. По морде бы схлопотал. Хорошо, что не пошёл к прапору.
Бред.
Дубин вспомнил песню:
В Витебске, куда не глянешь
Витеблянки, витебляне,
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Об ком задумался Обком?
Об ком все ели оху…?
Не может быть, что б не об ком,
Так не ужели обо мне ли.
В Витебске, куда не глянешь
Витеблянки, витебляне
Гастроном, пустырь, пустыня
И Обком, посередине.
Вспомнил, конечно, не целиком. Так. Общий мотивчик. Витебчане — витебляне.
Изменив форму панамы, Дубин двинулся обратно на аэродром.
По дороге встретил вертолётчиков. Те приютили. Там у них пару коек освободилось: сбили одну двадцатьчетверку.
Накормили. Обогрели. Нихрена себе офицеры! Дубин, уходя, хотел в ноги упасть.
Да просто — нормальные люди.
— О, братан, ты откуда?
— Я?
— Я из 56 бригады.
— Это где?
— В Гардезе. Но я из Бараков. Там отдельный батальон из бригады. Мы дорогу сторожим.
— Чё! Из Баракибараков?!! Из Логара?!!
— Ну, да.
— Нихрена себе! А мы из Полтинника!
— Я понял.
— Чё ты понял? Нихрена ты не понял! Мы у вас были прошлым летом на операции!
— ???
— Ну, чё ты глазки строишь?
— Да я всё прошлое лето, и почти всю осень, пока не ранили, был в батальоне. Никакой операции не помню.
— Да мы там. Да ты чё?!!
— Не, ну, правда! Как колонну пустых наливников целиком сожгли, помню. У нас там половина седьмой роты легла. И ваших, тоже, из кабульского полка, человек двадцать, возле Мухамед-Ага. Эта колонна там и осталась. Вся.
— А, ну это. Не. Мы на операцию шли не с востока, а с запада.
— Во, блин, стратеги. А точно определили, по компасу?
— Ладно, не прикалывай.
— Ладно. Не буду.
Нормальные парни.
Сидим.
— Мы не по гардезской дороге зашли. Я и сам не помню. Чё та там на М, городок проехали — направление на Газни, короче. Потом в поле. И нас по группам построили, и вперед. А этот бесконечный кишлак — Баракибарак, оказалось. Мы прошли пару километров, всё тихо. Потом там началось, и тут началось, везде началось. Мы идем тихо. Крепость. За стеной голоса. Перезаряжают. Духи. Ну, мы к стене, и Ф-ками, хором. На стену влезли: лежат. Мы внутрь дувала, и на крышу. Смотрим. Ничего не понятно. По рации: отходим. Тут нас и обложили. Отстреливаемся, куда отходим?
Вертушки карусель закружили. Сначала бомбы швыряли свысока. Куда, блин?
Похоже, все отошли, мы остались в осаде.
Тада вертушки, раскидав бомбы, пошли НУРСами. И мы лежим на крыше, а они на нас — две. Заходят. Ну, сержант — Коля, снимает с себя х/б, срывает тельник десантный, и в башню, на дувале была. Крутит тельником над головой — СВОИ!!!
Прям по нему и ху…ли, НУРСами.
Мы все и посыпались с этой крыши.
Кучно легло, слава Богу. Дувал исчез. Как выбрался — не помню.
Бараки ваши. Хуже Паншера. Для нас. Тогда.
По радио «Маяк» запели супруги Никитины: «Переведи меня через Майдан!»
Слава, так звали рассказчика из витебчан, оглянулся:
— О! Майдан. Вот оно! Майданшахр, этот городок, через который ехали на Бараки! Мы тогда после этого Майдана, через километров двадцать, и съехали в поле.
— Так. Подожди. — Дубин напрягся. — Месяц назад. Месяц назад мы были на какой-то дурацкой войне. Так это были Бараки!!! Это мы были в Бараках!!! Во. Наконец я понял смысл.
Динамики радио вдруг сошли с ума. «Маяк» затих, и заиграл The Doors.
PEOPLE ARE STRANGE.
Дубин еще в хирургии замечал странность госпитальных радистов. Там постоянно играла «Машина Времени». Неслыханная ранее, она просто обучала другим смыслам. Дубин сидел тогда во дворике госпиталя, раненый, и слушал. Играла одна и та же кассета, но она не надоедала. Рядом присел Сёмушкин. Странные железные конструкции на его ногах называлась, кажись, системой Елизарова.
Читать дальше