Курт Циммерман - Таинственная незнакомка

Адвокат доктор Хаберфельд был юрисконсультом крупной фирмы, в которую входили и военные заводы. Он был католиком и не сочувствовал идеям Гитлера. Поэтому он несколько раз давал Хильде, которую знал, так как она однажды интервьюировала его, кое-какие сведения.

«И почему я разболтался с нею? Ведь раньше я никогда не давал интервью!» Он ненавидит журналистку, которая расспрашивала его, потому что это ее профессия. Он ненавидит и взывает о спасении к своему богу.

— Гёбель, я же не изверг. Назовите мне хоть одно имя, и я отпущу вас с миром. И даже замолвлю за вас словечко.

Она смотрит на Пихотку и молчит.

— Гёбель, вы же интеллигентная женщина. Вы вполне могли бы оказаться на моем месте. Вы отлично можете владеть собой. Ведь вы столько времени жили под чужой личиной, и ни разу не выдали себя. — Однако это обращение тоже не имеет успеха. Он злобно смотрит на нее и грубо кричит: — Ну, довольно, я хочу знать имена!

— Какие?

— Кто с вами сотрудничал? Кто входил в вашу группу? Как звали осведомителей? Где они? Где радист?

Она молча смотрит в окно — сквозь стекло видны ветви деревьев. Из окна ее камеры была видна только голая серая стена и кусочек неба.

— Гёбель, ведь я могу поговорить с вами иначе.

— Я это знаю.

— Один-два раза вы, может, и выдержите, но на третий — уже нет! Господин фон Левитцов рассказал нам все после первого же раза.

— Зачем же вы меня спрашиваете, если уже все знаете?

Пихотка хватает телефонную трубку:

— Приведите подследственного Левитцова!

Увидев советника, Хильда поражается. За эти несколько дней он постарел, сильно постарел. Он выглядит совсем обессилевшим.

Советник уголовной полиции с удовлетворением отмечает то впечатление, которое произвела на Хильду эта встреча.

— Не стесняйтесь, Левитцов. Используйте возможность поблагодарить вашу бывшую руководительницу за все, что она для вас сделала.

Левитцов стоит, опустив голову. Хильда прекрасно понимает циничный трюк своего мучителя, который почти дружеским тоном произносит:

— Ну что же, Левитцов, почему вы не говорите спасибо? Я думал, вы вежливый человек!

— Я знала Удо фон Левитцова не только как вежливого, но и как порядочного человека.

— А я вас не спрашиваю, Гёбель. И к тому же ваш порядочный Левитцов без всякой необходимости свалил на вас всю вину. Он рассказал все о вашей преступной деятельности. Он вас не щадил.

— А вы его пощадили, господин советник уголовной полиции?

— Придержите язык, Гёбель! Я жду ваших показаний, и терпение мое на исходе!

Он в бешенстве оборачивается к советнику:

— Левитцов, повторите то, что вы мне рассказывали!

— Я подписал протокол.

— Повторите, говорят вам!

— Мне нечего добавить к тому, что я сказал. — Он впервые поднимает голову и произносит: — Простите меня, Хильда.

Лицо Пауля Пихотки наливается кровью. Он достиг совсем не того, чего хотел.

— Левитцов, вы что, желаете, чтобы и к вам были применены особые условия содержания под стражей?

Левитцова уводят. Пихотка пускает в ход свой последний козырь.

— Вам нечего радоваться, Гёбель! Левитцов рассказал то, что знал. Вы знаете больше, Гёбель. Вы руководили группой. Кто входил в состав вашей группы? Назовите имена!

Не дождавшись ответа, на который он и не рассчитывал, Пихотка тихо и угрожающе добавляет:

— Гёбель, вы хотели бы снова увидеть вашу мать? Разумеется, хотели бы. Если вы заговорите, я попытаюсь спасти ее от концлагеря.

— Как чувствует себя мама?

— Я хочу знать имена!

— Мою мать зовут Эльза Гёбель.

Исчерпав безрезультатно все свои возможности, Пихотка внезапно успокаивается:

— Сознаюсь, вы импонируете мне, Гёбель. Вопрос только, удастся ли вам сохранить ваше невозмутимое спокойствие на Принц-Альбрехт-штрассе.

Оставшись один в кабинете, советник уголовной полиции долго смотрит на внушительный по размерам документ, который он должен передать бригадефюреру. Ему ясно, мать действительно была не в курсе дела. Но это ее не спасет. Он все еще никак не может согласиться с мыслью, что Хильде Гёбель удавалось вести скрытную вторую жизнь. «И пусть бригадефюрер этому не верит, а я не могу это доказать, но не исключено, что она действительно была руководителем группы».

«Чего доброго, я и в самом деле стану набожным», — не без иронии думает Тео, опускаясь на колени перед алтарем. Он ждет Соню. Ему нужно с ней посоветоваться. Словно целиком углубившись в молитву, он опускает голову на сложенные руки и думает о Хильде: «Как ее можно спасти? В чем была наша ошибка?» Он мучительно размышляет, но в глубине души понимает, что не придет ни к какому выводу, потому что мысли его невольно переключаются на другое.