Курт Циммерман - Таинственная незнакомка

Велосипеды были взяты напрокат. Бок о бок они мчались в вечерних сумерках — только вдвоем, больше никого. Они ехали в Гревенитц, там они заказали для себя комнату у хозяйки гостиницы «Дойчес Хаус».

Вечером накануне мама загадочно смеялась и грозила пальцем:

«Так всегда бывает, преступника тянет на место преступления».

«Но у нас есть смягчающие обстоятельства, потому что мы действовали из лучших побуждений, — парировал Бруно, — мы любим друг друга».

Была суббота, возвращаться надо утром во вторник. Значит, впереди у них целых два дня. И три ночи… Они крутили педали в одном ритме, смотрели друг на друга и смеялись. Темп задавала Хильда. «Если бы можно было всегда так ехать, — думала она. — Бруно рядом, а все плохое позади. Мир может быть так прекрасен!»

Они договорились не думать в свободное время о делах. Кто начнет серьезный спор, тот должен поцеловать другого. Кто заговорит о политике — целует десять раз.

Бруно остался доволен таким поворотом дела — значит, его обязательно поцелуют— и не упускал случая подвергнуться штрафу. Хильда не знала, что эту поездку он устроил не только из личных соображений.

Бруно Керстен выполнял решение своих товарищей, которые посоветовали ему на несколько дней исчезнуть из Берлина и быть подальше от места работы. Полиция социал-демократа Карла Цёргибеля не прекращала аресты. 1 мая полицейпрезидент приказал стрелять в демонстрантов. И как же правительство реагировало на возмущение населения? Может быть, Цёргибель был снят с занимаемой должности? Напротив, союз бойцов «Рот фронт» был запрещен. Снова дело повернули так, что виновными оказались пострадавшие.

Бруно ждал подходящего момента, чтобы поговорить об этом с Хильдой. Если ее не подготовить, она только напрасно расстроится. Он был на шесть лет старше ее, изучал экономику. Во время учебы и в период каникул работал на строительстве, на консервной фабрике, путевым сторожем на железной дороге, продавцом газет, садовником при городском кладбище. Его отец работал наборщиком, если только его не увольняли за политическую деятельность. Отец поддерживал сына, как мог, но оплачивать учебу ему было не под силу. Бруно хорошо учился и мог бы получать стипендию, если бы не считался, как и отец, коммунистом. После сдачи государственных экзаменов он устроился в редакцию газеты «Роте фане» в отдел проблем экономики, где и приобрел опыт журналистской работы. Он и Хильде советовал устроиться работать в газету. В «Берлинер тагеблатт» она обучалась обязанностям секретарши и превратила приемную в настоящий кабинет.

«Стоп! — крикнула Хильда и спрыгнула с велосипеда. — Ты должен поцеловать меня хотя бы разок. Я вижу, ты занят мыслями о политике, у тебя это прямо на лбу написано». Для наказания она выбрала удачное место. Шоссе здесь проходило через густой лиственный лес, и вокруг не было ни души.

Бруно добровольно увеличил размеры своего наказания, пока она со смехом не уклонилась от него:

«Ах ты подлый, вероломный мошенник, ты, кажется, хочешь создать себе кредит!»

Но он снова поймал беглянку и в маленькой тихой просеке в стороне от дороги добился полного примирения.

В Гревенитце их ожидала прелестная комнатка под самой крышей, с покатыми стенами, с широкими крестьянскими кроватями и чудесным видом из окна. На ужин хозяйка принесла пирожки, начиненные яйцами с салом. Под конец она поставила на стол бутылку вина и три стакана и подсела к молодым людям.

«Я уже прошлым летом знала, что вы вернетесь сюда, — сказала она, выпив первый стакан. — Вы любите друг друга, это видно сразу. Что и говорить, вы славная парочка. Да, нечасто девушка может выбрать мужчину, который ей нравится».

Хильда и Бруно переглянулись, у обоих в голове мелькнула одна и та же мысль: симпатичная хозяйка на самом деле не так уж весела, как хочет казаться.

«Конечно, следовало бы оставить вас наедине с вашим молодым счастьем, — проговорила она и снова наполнила стаканы, — но мне тоже хочется хоть частицу той радости, которая светится в ваших глазах. На прошлой неделе мне стукнуло сорок пять. Нет-нет, не поздравляйте, дайте мне выговориться. Когда я была такой же молоденькой и такой же влюбленной, у меня ничего не было и у моего парня тоже, а тогдашний хозяин «Дойчес Хаус» — я была у него прислугой и делала буквально все в доме — каждый вечер отирался у двери моей комнаты. Его первая жена тяжело болела. Мне как раз исполнилось семнадцать, когда она умерла. Он набросился на меня в первую же ночь, после ее похорон. Я забыла закрыть дверь на задвижку, а потом решила, что мне нечего опасаться, ведь в доме такое горе. Я от него забеременела, но больше не подпускала его к себе, пока он не женился на мне. Да, он женился на мне еще до того, как родился наш сын. — Она подняла стакан, отпила немного, посмотрела на молодую пару и тяжело вздохнула, — Я должна была бы радоваться, ведь мне выпало такое счастье — из прислуги сделаться хозяйкой! Но разве для меня что-нибудь изменилось? Нет. Я крутилась целый день, как белка в колесе, а ночью приходил он, без единого доброго слова, без ласки. Он получал от меня что хотел, отворачивался и начинал храпеть. Это была не жизнь, а многолетняя война. Его родственники были, конечно, на его стороне. Они все попрекали его, что он женился — ведь он мог бы иметь меня и так. Мы ругались из-за всякой мелочи. Да, это была настоящая война. Но потом он сдался. Сейчас он у меня под каблуком, это все говорят. Только какой же прок? Наш сын учился на стюарда на линии Гамбург — Америка. Он остался по ту сторону, пишет редко. Дом и все хозяйство на мне, могу управлять по своему усмотрению, но с вами я бы поменялась хоть сейчас».