Виктор Кондратенко - Полюшко-поле

Но какой-то осадок досады оставила в душе секретная сводка абвера, поступившая утром. Запоздалый сигнал военной разведки удивил Гитлера. По новым, уточненным данным, перед фронтом Лееба, Бока и Рундштедта, как теперь выяснилось, Советы сосредоточили не шестьдесят, а девяносто три дивизии. Эта поправка вызвала у фюрера гнев.

«Как же так! Не заметить тридцать три дивизии? А потом вдруг спохватиться и завопить: «Ахтунг!» Но откуда у большевиков такие силы? Впрочем… Какая разница — шестьдесят или девяносто три дивизии? Все равно им не избежать котла», — старался успокоить себя Гитлер.

По его твердому убеждению, русские вооруженные силы особой опасности не представляли: они имели низкую боеспособность. Все же план «Барбаросса» не был полностью выполнен германскими войсками. Конфигурация фронта явно не нравилась Гитлеру. На стыке двух групп армий «Центр» и «Юг» зияла трехсоткилометровая брешь, и там слишком дерзко действовали красные.

Гряда грозовых облаков отступила далеко на запад. Над лесами Белоруссии сверкало солнце. Под крылом «кондора» пламенела полоса реки.

Сопровождающий Гитлера Браухич сказал:

— Мой фюрер, это знаменитая Березина. Она берет свое начало у Докшиц, где цепь холмов значительно понижается к северу и тянется на восток через Лепель к Витебску. Вблизи местечка Березино река поворачивает на юг и течет через болотистые леса, проходит города Борисов и Бобруйск и впадает в Днепр.

«Кондор» заходил на посадку. Внизу промелькнула взорванная пристань. Потянулся песчаный берег с обугленными коробками лесопильных фабрик. Браухич продолжал:

— В тысяча семьсот восьмом году у Борисова Березину переходили войска шведского короля Карла двенадцатого. Немного к северу от этого города наши саперы обнаружили любопытный памятник — сваи сгоревшего моста, по которому в ноябре тысяча восемьсот двенадцатого года отступали остатки французской армии во главе с Наполеоном.

Гитлер недовольно пошевелил усиками:

— Я благодарю вас, господин фельдмаршал.

Упомянув о Наполеоне, Браухич тотчас же вспомнил поучительный совет кумира юнкерской Пруссии Клаузевица: «Лишь достигнув могучим порывом самой Москвы, мог Бонапарт надеяться подорвать мужество правительства, стойкость и верность народа». «Ну, хорошо, — думал про себя фельдмаршал. — Допустим, мы возьмем красную Москву… Сможем ли мы подчинить себе всю Россию?» Клаузевиц, участвовавший в войне тысяча восемьсот двенадцатого года на стороне русских, отвечал: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, то есть оккупировать». «Боже мой, неужели это предсказание?» — Мысль Клаузевица показалась Браухичу совсем неподходящей, даже крамольной. Но она заставила его задуматься. «А что, если дорога побед на Востоке станет дорогой могил? Страшно…» Из глубокой задумчивости его вывели толчки. «Кондор» коснулся земли и благополучно совершил посадку.

Гитлер никогда не задерживался на чужих аэродромах. Он опасался тайно заложенных фугасов. В оккупированных городах он с подозрительной осторожностью относился к любому зданию и редко проводил совещания в незнакомом зале. Ему казалось, что, отступая, противник мог оставить в подвальном этаже мину.

Зная о постоянной настороженности фюрера, командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок подыскал для ставки верховного командования вблизи Борисова лесное урочище. Фюрер любил в походе останавливаться в домике, сложенном из толстых дубовых бревен в старогерманском стиле. И за одну ночь при свете автомобильных фар на берегу Березины выросло причудливое жилище.

Переступив порог такого «айхенхауза» [2] Дубового домика ( нем. ). , хозяин «третьей империи» остался доволен. Однако задерживаться в штабе группы он не хотел и сразу приступил к делу.

Круг лиц, приглашенных на встречу с фюрером, был строго ограничен. Гитлер недолго стоял в центре сверкающего орденами генеральского полумесяца. После короткого приветствия он торжественно вручил Боку, Готу и Гудериану чеки за умелое ведение операций и попросил сесть.

Напротив обожаемого фюрера почтительно опустился в кресло серо-землистый, со впалыми морщинистыми щеками Теодор фон Бок. Он уже продолжительное время страдал болезнью желудка. Тощего фельдмаршала мучил очередной приступ язвы, и он усилием воли старался побороть боль.

Фон Бок был скуп и тщеславен. Получив чек, фельдмаршал быстро спрятал его в нагрудный карман. К большому огорчению, он не успел заметить самое главное, как говорили старые полковые казначеи, — сумму прописью.