Валерий Митрохин - Кентавромафия

— Ты хозяйка своих снов. Приду я туда или нет, зависит только от тебя.

На Пасху (из беседы Автора с психотерапевтом)

«Яйцо в эти дни обладает особой силой… А воск — он всегда священен. Не зря из него свечи льют. А собирают его самые трудолюбивые и чистые существа…»

У тебя на уме все одно!

Ну а мне — все одно, все одно…

Автор

— Все у тебя, друг мой, получится. Я знаю это совершенно определенно.

— С чего такая уверенность?

— Ты совсем не похож на них, то есть на нас… Внешне ты типичный лапиф. — Киллироя еще раз критически оглядела Дона Таха.

— Горбуна невозможно провести… Это далеко не простой кентавр. Он чистокровный… аристократ… Не зря же у него такое имя: Хирон

— Перестань! Мало ли какие имена бывают… Главное — тебе нужно понравиться его дочке. Коронида не только красивая баба. Она еще, как немногие из нашего полу, очень чуткая… Просто так, на одном только либидо ее не заморочить… Только Сафо на ночь ей недостаточно. Она из тех, кто вместо кофе по утрам в постельку Гомера требует.

— Я не Гомер, но я скажу гекзаметром, переходящим в ямб…

— Вот именно. Тебе понадобится не только знать все наследия автора Илиады, но еще и эзопов язык.

— Ну и сколько я это, как ты думаешь, смогу выдержать?

— Вот как раз об этом я и хочу у тебя спросить…

— У меня есть Элона. Если ее не посвящать, то ненадолго. Я не хочу ее терять даже во имя вашей великой цели.

— Нашей цели… И она, в самом деле, великая…

— Как только все будет сделано, я скажу Корониде правду и вернусь к Элоне.

— Дело, как говорится, твое. Но не выразить своего мнения я не могу, поскольку просто не имею морального на то права.

— Я весь внимание.

— Ну, кто она такая, эта твоя Элона? Обычная вислозадая лошадь. Коронида же совсем другое дело. Аристократка. Дочь президента. Именно Хирон, пока больше некому, возглавит республику Кентавров. И как следствие — зять, сыгравший основную роль в ее становлении, станет его правой рукой, а значит, со временем, и преемником…

Дон Тах натянуто рассмеялся:

— Но ведь Хирон бессмертен, в отличие от меня.

— Сие есть тайна. И, как всякая, тайна эта может быть рано или поздно раскрыта. Надоест Горбуну руководить, захочется на пенсию. Кому отдавать трон? Разумеется, зятю, потому что сыновей у него нет, только дочки…

— Я подумаю…

— В конце концов, Элона твоя может стать второй женой. А меня возьмешь третьей?! — Теперь рассмеялась Киллироя. Прекраснотекущая встряхнула головой, а ее бурные золотистые волосы упали гривой, словно сквозная занавесь в окне, скрыв обаятельное широкоскулое слегка конястое лицо.

И Фиридон вспомнил её. Это о ней несколько лет назад, когда Флегий Кенэй только восходил на политический Олимп Таврикия, прошел слух как о любовнице рвущегося в депутаты потомка феодосийских конокрадов. Манекур их разоблачила. Ужо, поизгалялась она тогда над этой парочкой. Знала бы, кем станет этот вечно не снимающий хромовых сапог деревенщина, наверняка бы язык попридержала.

Может, и не пришлось бы ей с его воцарением на Таврикии, бежать без оглядки в Киев.

Но ее понесло. Обзывала она будущего спикера, как попало. Даже Паном. Что вовсе ничего общего не имеет с господином по–хохляцки. На местном жаргоне это едва ли не самое хулиганское оскорбление: Козлоногий.

А все почему? Мстила, говорили, она ему. Якобы в молодости Флегий Кенэй нравился Манекур безумно. Обещал жениться, но лишь поматросил…

Получив заказ на сто литров самогона, Ясновидица, пряча за пазуху веские серебряные таланты, сказала, глядя прямо:

— Конечно, я выгоню… Будет, как слеза — без цвета и запаха, но я не могу умолчать об одной важной для тебя вещи…

Годи Кент скроил гримасу вежливого внимания.

— Я знаю, — продолжала Кострома, — зачем тебе столько зелья. Но знаю и другое. То, что ты задумал — пустая затея. И если бы она не грозила обернуться против тех, кто ее замыслил, я бы промолчала.

— А можно, пояснее?! — спросил Годи Кент, но лишь только для того, чтобы не обидеть невниманием старую провидицу.

— Это пророчество, не донос! Яснее не бывает. Могу лишь посоветовать — остановиться, пока есть такая возможность. Я даже деньги готова возвратить…

При упоминании о деньгах, сердце Годи Кента слегка зашлось и на мгновенье остановилось… Но подумал он совсем о другом. Он подумал, что пора и ему сокращать дозы спиртного, поскольку сердце не камень и годики у него давно уже не молодые. Экстрасистолу эту он мельком вспомнит, как вспомнит и всю свою долгую и неправедную жизнь, когда копье пьяного лапифа пронзит ему его большое, способное еще долгие годы сокращаться сердце.