Андрей Арев - Мотя

— Кицунэ? — переспросила Мотя.

— Да, лисы–кицунэ. Люди и твари принадлежат разным породам, а лисы находятся где–то посередине. У живых и мертвых пути различны, лисьи пути лежат где–то между ними. Бессмертные и оборотни идут разными дорогами, а лисы между ними. Поэтому можно сказать, что встреча с лисой — событие удивительное, но можно сказать и так, что встреча с лисой — дело обычное. А в деревнях — так вообще запросто.

Кто самый зажиточный крестьянин? Кицунэ. У кого скот ухожен, а засеяно столько, что сам не справляется, и батраков зовет? Кицунэ. А стране, нашей стране, девочка, был нужен хлеб. И тогда началась коллективизация. Знаете, что это?

— Коллективизация, коллективная визуализация. Медитативная техника, основное звено кооперативного плана Ленина. Была особенно популярна в 1929–1932 гг., заключалась в коллективном создании осязаемых мысленных образов, в данном случае — эгрегора сельского хозяйства. В результате коллективизации СССР из страны отсталого, мелкого и мельчайшего земледелия превратился в страну самого передового, самого крупного, механизированного и высокотоварного земледелия в мире, — бодро отрапортовал Кока.

— Правильно. А еще стране были нужны рабочие руки, чтобы строить заводы, потому что мы были одни против всех, и у нас ничего не было. И тогда мы, юные дозорные страны Советов, решили принести себя в жертву индустриализации. Ведь только кицунэ было под силу сделать так, чтобы разрушенная страна как можно быстрее стала мощной сверхдержавой, только их нечеловеческий труд, их магическая мощь могли это сделать. И мы стали сообщать в Соответствующие Органы о местонахождении кицунэ, которые прикидывались людьми. Так мы помогли стране решить проблему нехватки хлеба и рабочих рук, началось раскицунивание, у лис забирали излишки хлеба, а самих их ссылали на комсомольские стройки века — Магнитка, Днепрогэс, Турксиб.… Первым из наших был Гриша Акопян, которого зарезали в Азербайджане за два года до моей смерти. Гриша стал оборотнем–гульябани, и долго потом мстил убийцам. Потом, когда убили меня, то на голову мне надели мешок из–под ягод, боялись, что я мертвым вернусь в деревню, как Гриша. Нас были легионы: Коля Мяготин, Хрисанф Степанов, Проня Колыбин, Павлик Тесля, Кычан Джакыпов… Да всех не перечислишь…

— Заложния показанания придупреждон, постоже посостовтву дела показываю, — забормотал еще один Первосвидетель, но сразу замолчал.

— Мама, не давайте им больше мухоморов, — сказал через плечо азиат, и женщина за его спиной мелко–мелко затрясла головой, соглашаясь.

Мотя вдруг поняла, что Татьяна Семеновна беременна, ноги ее с чуть косолапыми ступнями были широко расставлены, а в глазах светилось какое–то покорное ожидание.

— Но нас было не остановить, — продолжал Ятыргин. — Мы доносили на родителей, братьев, создавали детские штабы борьбы с кицунэ. Некоторые из нас, как Тимур Гараев, сами были из кицунэ, но страна, наша страна — была важнее. Нас резали, отрубали головы, вешали, забивали насмерть. Павлика Морозова убили, его черепом, вот этим, играли в футбол, а кости смешали с костями брата, и залили толстым слоем бетона. Но Павлик вернулся в мир в моем теле.

К нам, в поселок Анадырь Чукотского округа приехали создавать колхоз двое большевиков–уполномоченных. Их убили, а когда на следующий день появился милиционер, то убийц выдал я, чукотский мальчик Ятыргин, сын Вуны, рассказав, что они бежали на Аляску. Милиционер, розовое лицо, револьвер жолт, догнал их на острове Ратманова, где и расстрелял под пение охристых колибри. Оставшиеся чукчи–кицунэ тоже решила уходить с оленями на Аляску. Узнав об этом, я украл у соседа собак и сани, чтобы сообщить в исполком. Кицунэ подкараулили меня, ударили топором по голове и бросили в яму, но я выполз оттуда, придерживая отрубленную половину лица рукой. Меня спасло то, что было очень холодно, отрубленное примерзло кровью, и я, ломая ногти о корни и хватаясь за замерзшие трупы мамонтов, выбрался из ямы и остался жив. Когда меня принимали в пионеры, уполномоченные дали мне новое имя — Павликморозов. И записали новое имя в паспорт: Ятыргин—Павликморозов.

А страна получила хлеб и бесплатные рабочие руки, и это сделали мы.

Я приехал на Северный Урал и забрал из деревни Герасимовка всех детей, за то, что взрослые не уберегли Павлика. Я как гамельнский дудочник возглавил их исход на Южный Урал, на строительство Черной Магнитки, где им предстояло омыться кровавым потом копания доменных котлованов и очиститься в огне св. Мартена, выжить под кнутами не до конца замиренных башкортов, и не попасть в бочку Ющинского — так называлось изобретение кровавых сионистов, железная бочка с приваренными внутри лезвиями, в которую сажали ребенка и спускали с горы: «Тяжелую работу — на плечи машин!», такой ведь лозунг висел в каждом цеху Магнитки…