Эдуард Дворкин - Кривые деревья

— Кто это? — то и дело интересовалась Стечкина.

— Пыпин Александр Николаевич, — объяснял великий писатель. — Историк литературы. Отличные, кстати, пишет биографии… думаю заказать ему свою…

— А это?

— Петр Дмитриевич Боборыкин.

— Который «Василия Теркина» написал? — припоминала Стечкина. — Удачное имя придумал.

— Имя хорошее, да погубил его зря! У него Василий Теркин — кто? Мелкопоместный дворянин, ни рыба, извините, ни мясо. А надо бы, чтобы звали так человека из народа, солдата, защитника отечества, шутника, балагура. И не скучной прозой излагать, а озорными стихами… поэму писать надобно под такое имя…

Куранты Петропавловской крепости пробили «Коль славен».

— Однако, полдень, — удивился Иван Сергеевич, — пора и червячка заморить.

Они свернули на Большую Морскую и зашли в ресторан Бореля. Тургенев сбросил на зашатавшегося швейцара пальто, взбил перед золоченым зеркалом залежавшиеся под шляпою волосы.

Выбрав удаленный от прочих и вставленный в нишу стол, проголодавшиеся путники потребовали сковороду мяса с картофелем и в ожидании заказа сделали себе по бутербродику с горчицею и перцем.

— Вчера мы не закончили обсуждения… мой роман… — напомнила мэтру молодая писательница.

— Как же, — оглядывая зал и принюхиваясь к доносившимся с кухни ароматам, живо реагировал Тургенев. — Помню… «Доктор Молотов»… нет, «Кривой Крупов»… я хотел сказать, «Крупные деревья»…

Любовь Яковлевна положила ароматные пальчики на холеную руку классика.

— Я покажу вам их… Всегда унылые и скорбные, стоят они вдоль канала, стволы их кривы, и кора черна, а ветви клонятся долу и не хотят рождать шумливой листвы. Большие и малые птицы облетают их стороною и никогда не поют в чахлых кронах. Они — немой укор и предупреждение всем нам. Это — деревья-символы. КРИВЫЕ ДЕРЕВЬЯ!

— Однако… — Иван Сергеевич зябко передернул плечами. — Кажется, несут заказ.

Мясо оказалось в меру прожаренным, лук не подгорел, картофеля положили вдосталь.

— Ваш роман, — принялся настаивать Тургенев, — ваш роман… ваш роман…

Любовь Яковлевна промокнула губы салфеткою и закурила папиросу.

— Знаете… это убийство, — ухватил тему Иван Сергеевич, — да еще тремя способами сразу… представляется мне надуманным. Ну, ткнули вы в этого ненормального серпом, — Тургенев насадил на вилку добрый кус филея, — отправили в больницу, проучили — и будет с его!.. Это Достоевскому надобно непременно убить, а потом раскапывать. Вам-то зачем? У вас, матушка, стиль! У кого его нет, тот и должен ужасы громоздить. Иначе как читателя удержишь?!

— Дело сделано, — развела руками молодая писательница. — Черказьянова не воскресишь. Дальше жить нужно.

Тургенев сунул в рот целый ворох картофеля.

— М-м-м… гм-м… что ж, попробуйте. Интрига тоже иногда бывает на пользу. Только не нагнетайте страсти, не скатывайтесь к дешевым эффектам! Меня беспокоит этот ваш пропавший дневник, выдающий намерение к убийству, всякие мужики «с бешеными взглядами», неправдоподобные гости с ножами, пистолетами и бомбами… Советую — умерьте пыл! Придумать можно что угодно! Показать — много труднее, но это самое «показать» — и есть основная задача писателя. Главное в литературе не ЧТО, а КАК!

Стечкина торопливо записывала на салфетке.

— Пропавший дневник… и эти люди беспокоят меня не меньше…

Иван Сергеевич выбрал остатки лука и обстоятельно вытер сковороду хлебом.

— Вы намерены что-либо предпринять?

Любовь Яковлевна погасила папиросу и развеяла дым.

— События я встречу во всеоружии… оружие мое — перо…

Дальнейший разговор решительно был невозможен. Тургенева узнали. Укромно стоявший стол сделался средоточием взглядов, посетители бросали еду и направляли лорнеты в их сторону. Мужчины удерживали себя в рамках, дамы совладать с эмоциями не могли. Одна за другою оставляли они своих спутников, подходили совсем близко, окружали, ахали, норовили задеть рукою, потянуть Ивана Сергеевича за одежду, взять что-нибудь сувениром со скатерти. Властитель дум роздал с десяток автографов, презентовал поклонницам практически свежий носовой платок, тотчас раздернутый на лоскутья… экзальтация нарастала, с сюртука знаменитости с треском была вырвана большая решетчатая пуговица… и вдруг все замерло, прекратилось и с воем отхлынуло к другому концу залы.

Не дожидаясь десерта, писатели спешно покинули ресторацию.

— Не надо бы сюда ходить, — уже на улице пробурчал Тургенев. — Всякий раз одно и то же…