Майор с яростью было рванулся на поиски Клары, но вспомнил, что он в одном белье, и, трахнув кулаком по столу, снова упал в кресло.
Раздался телефонный звонок.
— Генрих, что случилось? — волновалась мадам Ризенкампф, — Ты так вымок? От простуды столько различных осложнений — фронтит, плеврит, простатит и даже рак легкого.
— Сержант где? Вилли?
— Форму я ему отдала. Он вот-вот прибудет.
— Не волнуйся. Ничего страшного.
Майор положил трубку. В самом деле, вскоре прибыл сержант. Ризенкампф спросил, одеваясь:
— Вилли, а ты разве не видел госпожу Клару в моей форме?
— Видел, — спокойно отвечал сержант.
— Отчего же не задержал?
Глаза у Вилли забегали по сторонам. Он соображал, как бы удачнее оправдаться.
— Мы с госпожой Кларой встретились на площади. Она сказала, что вы слегка перепили, уснули и хотя бы час не стоит вас будить. И еще она сказала, что по ее просьбе вы вместе искали японца Кураноскэ и не нашли.
— Почему ты ей поверил?
— Вы же сами меня отправили на поиски Кураноскэ. И потом, я видел, как доверительно господин майор беседовал с госпожой Кларой. Вот и решил, что вы попросили ее оказать тайную служебную услугу. Для чего и отдали мундир.
Ризенкампф был уже в форме, которая так великолепно подчеркивала его стройный стан. Вилли стоял навытяжку. Майор взял пистолет, фонарь и тут обнаружил, что пропали его наручники. Но этого он сержанту не сообщил.
— Я еще подумаю, как с тобой поступить, — сказал он, уходя, — Пока оставайся здесь. Отвечай на звонки. А я пойду на площадь. Ясно?
— Ясно, господин майор! — еще более вытянулся сержант-глыба.
Улица тем временем жила своей громкой, бойкой жизнью. Среди веселившихся майор разглядел своих парней, переодетых в карнавальные костюмы. Майор на какое-то время задержался: что ни говори, профессионально работают его молодцы — лицедейство мастерское. Что-что, а дурачиться эти лоботрясы умеют. Майор незаметно отозвал старшего в сторону. Конечно, они не видели даму в полицейской форме. Если бы… Майор задал взбучку, приказал разбиться на более мелкие группы, основательно осмотреть площадь, результат сообщить только ему, майору, и никому больше.
Ризенкампф заспешил дальше. Его привлекло шумное скопление народа, где раздавались громкие выкрики и взрывы хохота.
— Да не полетит она! Она же мертвая! — доказывал мужской голос.
— Нет, полетит! — отвечал женский.
В окружении толпы стояла Мария Керрюшо. Та самая, что не испугалась зловещей грозы. К груди она прижимала все ту же горлицу, гладила, что-то приговаривала, затем подбрасывала в надежде, что она полетит. В толпе хохотали.
— Я загадала, — упрямо твердила Мария, но птица снова падала вниз, — Она должна полететь. Должна!
Рослый парень взял у Марии горлицу и что было сил метнул вверх, в сторону большого дома. Птица исчезла в темноте, и мало кто заметил, что парень просто забросил ее на балкон четвертого этажа.
— Ага! Улетела! — радостно закричала Мария, повернувшись к обступившим, — Я же говорила! Главное — верить! Верить! И твое желание исполнится. Анатоль! Ана-то-о-ль!
Увидев полицейского майора, Мария подошла к нему, диковато посмотрела в глаза, взяла за руку.
— Господин комиссар! Добрый сильный парень помог взлететь горлице. Теперь ты отыщи моего Анатоля.
— Ищем. Ищем, — глухо ответил Ризенкампф и пошел прочь.
Мария, ухватив его за рукав, засеменила рядом:
— Чует мое сердце, он где-то здесь.
— Фотографию принесла?
— Нет у меня его фотографии.
— Тогда поиски затянутся, — продолжал движение майор.
— Нет, — остановила его Мария, — Я и так обошла полсвета. Куда меня только не заносило. Была я в Фолкстоне, Треллеберге, Карачи. Ступни моих ног — твердые копыта. Бывало, что я по десять дней не ела. Пила болотную воду. Но я знаю: цель моя близка, ибо не может Бог не заметить. Он справедлив, наш Господь. А ты справедлив?
— Кто тебе этот Анатоль? Муж?
— Что такое муж? Случайный попутчик.
— Брат?
— Родственников у меня не было и нет.
— Любовник?
— Ну вот еще, — обиделась Мария, — У эффектной женщины любовник на каждой улице. Мелко ты размышляешь, господин комиссар.
— Так кто же он тебе, Анатоль?
Мария внимательно посмотрела на майора, затем вокруг, улыбнулась жалкой и тем не менее независимой улыбкой, обнажив верхний ряд порченых зубов. Глаза ее даже при электрическом ночном освещении казались красными, веки припухли. Синие вены разбегались от шеи, словно реки на географической карте. Трудно было сказать, сколько ей лет. Тридцать? Пятьдесят?
Читать дальше