Следующим утром я вышел из дома позже обычного и ни Сашки, ни Жанны не встретил, зато через день наткнулся на них, едва выбравшись на улицу. Они шли мне навстречу, держась за руки, и вид у них был совершенно счастливый.
Что в Сашке так цепко и безоговорочно привлекло Жанну, до сих пор не очень понятно, — вероятно, то, что он был разительно непохож на всех, кого она знала или о ком слышала. Во всяком случае, его изыскания и проекты она ни в грош не ставила. Когда он первый раз показал ей свои штуки с картонками, она не увидела в них не только что чуда, но даже сколь-нибудь занятного фокуса. Для нее само собой разумелось, что тень и предмет — разные вещи. И даже его лучший номер — картонка с распадающейся на части тенью — не имел успеха.
— Наверняка это кто-нибудь уже изобрел, — безапелляционно заявила она.
Сашка возмутился до крайности:
— Уже изобрел! Ха! А почему тогда строят такое? — Он кивнул на прямоугольный фасад дома, в тени которого ютились обглоданные деревья.
— Значит, это никому не нужно!
— Ты рассуждаешь по-детски, — надулся Сашка, — не так все просто, как тебе кажется.
Не стоило ему упрекать ее этим «по-детски», потому что месть была вполне взрослой.
— Главное, это ужасно скучно, — она весьма натурально зевнула, — а вот вчера от меня убежала тень…
— Ты выдумываешь! — перебил Сашка. — Про это есть сказка.
— Знаю сказку… А моя тень убежала поправде и была на балу, где все были тени, и всю ночь танцевала с тенью принца. Принц был в камзоле, и с кружевами, и в шляпе с пером!
— А он не был еще и на лошади? Кто же ходит на бал в шляпе? Шляпу оставляют в прихожей!
— Это у людей так, — терпеливо объяснил ребенок, — а у теней все иначе.
Сашка обиженно замолчал и закурил сигарету.
Подобные ссоры случались нечасто, но всегда по определенному поводу. Стоило Сашке увлечься очередным проектом переустройства города, как ангелочек, уставив мечтательный взгляд в небо, заводила свое:
— А вчера от меня убежала тень…
Она просто ревновала его к искромсанным картонкам и к существовавшему только в его воображении будущему городу укрощенных теней. А он ее — и, собственно, не ее, а ее тень — к тени принца, не снимавшего на балу шляпу, или еще к чему-нибудь подобному.
Все же Сашка заметно оттаял от своей деловитости и обрел на какое-то время способность бескорыстно любоваться утренним городом, хотя и не мог отрешиться полностью от привычки сопоставлять тени и их источники. Жанна же безраздельно переселялась в теневой город, иногда она о нас забывала, глаза ее расширялись от удивления, и губы возбужденно о чем-то шептали: в мире теней ей открывалось нечто Сашке и мне недоступное. Она то и дело находила своих принцев, рыцарей и прекрасных дам среди теней людей, в сонной поспешности направляющихся на работу.
— Смотрите, смотрите! — поминутно тянула она кого-нибудь из нас за руку. Но, глянув на то, от чего она приходила в восторг, мы видели лишь сутулую тень прохожего, торопливо бегущую по желтой стене.
Только раз — уж не знаю, что это было за наваждение — мы увидели то же, что и она. Когда в очередной раз она дернула меня за рукав, показывая наверх, мы разглядели в сплетении теней труб, проводов и телевизионных антенн идущего по проволоке канатоходца. Ошибки не было — там шел настоящий канатоходец из уличного цирка, с шестом и в гимнастическом костюме. Он двигался не спеша, легко и осторожно ступая, балансируя шестом, и проволока под ним слегка прогибалась; вскоре он исчез в тени высокой крыши.
— А внизу, внизу какая толпа! — не унималась Жанна.
Но внизу мы уже ничего не заметили, кроме нескольких теней на стенке, ожидающих у перекрестка, пока им не позволит пройти тень светофора.
Сашка, верный своим принципам, принялся оглядывать крыши, отыскивая канатоходца, но ничего не нашел — и выглядел довольно растерянно.
Мы встречались втроем почти каждый день, никогда заранее не сговариваясь и не назначая специального места, но тем не менее обязательно встречались. Несмотря на мелкие разногласия, мы жили в своем собственном мире, защищенном от спешки и посягательств извне. Не знаю, откуда бралось это чувство абсолютной защищенности, но, так или иначе, тот год был счастливым.
Наше прелестное существование продолжалось всю зиму и разрушилось только в начале лета. Пришло разрушение в образе красивой женщины, поджидавшей меня на улице после работы. Она улыбнулась мне, словно доброму приятелю, и шагнула навстречу.
Читать дальше