Наль Подольский - Повелитель теней - Повести, рассказы

— Кому ты нужен, — сказал я себе шепотом, — на тебя глядят только звезды.

Да, глядят только звезды… заезженная, потерявшая смысл фраза… а вот майору кажется, что и вправду глядят… неужели безумие заразно?..

Я снова склонился к трубе — голубой шарик выглядел более тусклым и плавал в стороне от угломерных линий. Что это за звезда? Я глянул поверх телескопа, она выделялась голубизной и яркостью, но ни в одно из знакомых созвездий не попадала.

Запрокинув голову, я смотрел вверх. Мне казалось, я вижу впервые звездное небо, впервые вижу так много звезд — нет, это не свод, не купол со светлячками, это пространство, и я видел отчетливо: одни звезды ближе, другие дальше, они сплошь заполняют бесконечный объем, движутся в разные стороны, и за каждым созвездием видны все новые рои светящихся точек. И я — не наблюдатель со стороны, я в самой гуще этой толчеи света. Такая чудесная картина, а нам в ней мерещится слежка… и я ведь тоже причастен… повторяю себе «это нервы», а на дне сознания копошится «а вдруг»… мы, наверное, все нездоровы…

Голова у меня кружилась, и стало ломить шею. Мне пришло на ум, что смотрю я неправильно, что смотреть, стоя, вверх — ничего не увидишь, и, если хочешь влиться в звездное небо, нужно лечь на спину. Не раздумывая, я сделал это, ощутив с удовольствием давление выступов черепицы, и прохладу ее, и глухое побрякивание.

Да, безумие заразно… поговорить бы с нормальным человеком… только кто он и где, этот нормальный человек… Наталия, вот она нормальная… а впрочем… «В детстве я верила, на звездах живут ангелы»… Ха, да ведь это почти то же самое… просто детский вариант… сидит на звезде ангел, грозит пальцем, а под крылом — розги… за недозволенные мысли… а у нее ведь и взрослая закорючка осталась… «я боюсь, когда так говорят… пройдут по небу лиловые трещины, зигзагами, как по ветхой ткани»… у каждого есть закоулок, где гнездится это «а вдруг»… вдруг и сейчас мои мысли где-то фиксируются… и однажды чудовищный следователь с мерцающими глазами-блюдцами, с тысячью звездных глаз на студенистом теле предъявит мне эту запись?..

— Не будь идиотом, — я хотел сказать это вслух, обычным голосом, но получилось опять шепотом, — там ничего нет!

Звезды стали еще ближе, они начинались над самой крышей и уводили вдаль, в бесконечность. Кто придумал, что там пустота?.. Какое нелепое слово… Они спускались сюда, к верхушкам деревьев, и мне стало казаться, я неудержимо падаю в это бездонное скопление светил. Я инстинктивно схватился руками за черепицу.

Как, однако, шалят нервы… в этом доме дурное поле, еще не открытое физикой… подслушивающее, подглядывающее, угнетающее… жилище колдуна или алхимика… ничего себе, майор милиции… чернокнижие, средневековье какое-то…

Голова кружилась по-прежнему, и звезды двигались все быстрее. Я осторожно встал, испытывая все еще страх, что меня оторвет от Земли и засосет наполненное светом пространство.

В доме, внизу, меня наконец оставило ощущение постороннего взгляда, и все показалось уже привычным и даже, на свой лад, уютным. Перед тем как уйти, я прошелся по комнатам, погасил все лампы и запер на задвижку окно.

На следующий день вся наша жизнь была изменена одним-единственным словом, проникшим в границы города на рассвете и к полудню произнесенным уже не раз каждым, умеющим говорить. Коряво написанное на тетрадном листке, в половине шестого утра оно закрывало окошко автобусной станции, затем опустошило рынок, вымело начисто от людей пляжи, и, когда я вышел из дома, власть этого звучного слова — карантин — стала повсюду непререкаемой.

Все четыре дороги, ведущие к нам извне, перегородили пары стоящих нос к носу тупорылых военных машин, словно играющих в «гляделки» бессмысленными мощными фарами и разъезжающихся только изредка, чтобы пропускать такие же желто-коричневые грузовики — отныне единственную нашу связь с внешним миром.

В тени гигантских радиаторов бездельничали солдаты. То ли случайно, то ли по специальному замыслу начальства, на каждом посту находилось ровно столько человек, чтобы составить партию в домино — по два шофера и по два автоматчика, и они, будто жрецы, служа культу неизвестного божества, не прекращали игру ни на минуту. Когда я приходил смотреть на этот непрерывно справляемый обряд, они на меня не обращали внимания, и мне иногда казалось, что вся история с карантином подстроена могущественным и злым духом по имени «домино», возжелавшим окружить и захватить город, чтобы все жители, разбившись на четверки, славили стуком костей самозваное божество.