Юлиан Хомутинников: Самолеты, или История Кота (СИ)

— Всё-таки они строили его почти сорок лет. Неужто за такой срок и не успеть? — ответил брат с улыбкой.

— Лохматый?! А где дед?

— Ушёл на Тот Берег. Теперь его место там.

— Погоди… — у меня немного кружилась голова. — Это по-настоящему? Или это сон?

— Да брось, Сонькин! Ты же всю жизнь спишь! — прыснул он. — И знаешь, по-моему это прозвище мне уже не особенно идёт. Волосы-то я подстриг!

— И что с того? — хихикнула я. — Зато они теперь у тебя топорщатся, как у папы.

— Ну, это нормально, — важно заявил Лохматый. — Я же всё-таки его сын.

— Это да… А куда мы идём?

— Смотри! — перебил он меня. — Они его сейчас посадят! Бежим!

И точно: самолёт стал снижаться. Постепенно он поравнялся с землей и вскоре запрыгал по полю на крепких дутых колёсах. Оказалось, что он гораздо больше, чем я думала: в нём было два открытых места сверху и пассажирский «салон» внизу!

— Это чтобы мы все поместиться могли! — проорал Лохматый, но двигатель уже не жужжал: он дважды чихнул чёрным дымом из выхлопных труб и замолк. Винт остановился. Лохматый прокричал «ура». Я увидела, как папа помогает маме выбраться из самолётного нутра, и как она, смеясь, бьёт его по руке: мол, уйди, я сама.

— Видела? — крикнул Лохматый. Он просто сиял! Даже не верится… Хотя, сон есть сон.

— Илюха! Сели! — сказал папа, подходя к нам. Мама смеялась и тоже сияла — совсем как Лохматый. — Сели, сели! Всё-таки он летает! И надо сказать, очень даже неплохо летает! Конечно, будет невредно внести кое-какие доработки, но в целом конструкция вполне рабочая!

— Соня, ты видела? — спросила мама. Я кивнула. Казалось, они помолодели лет на десять. Или даже на двадцать.

— Значит, всё правда? Значит, я не сплю? — спросила я у Лохматого, но он меня не слышал: он что-то горячо обсуждал с папой.

— А сама как думаешь? — спросила мама.

— Не знаю, — я улыбалась, но в горле комом стояли слёзы, такие ненужные в этот момент.

— Тогда полетели с нами! — сказала она и дёрнула папу за рукав. — Алька, горючего хватает?

— Да, можем ещё пару кружков сделать, — ответил папа. — Илья, давай тоже с нами. И вытащи уже Лёшку из дома, сколько можно там сидеть!

— Но ты же знаешь, у него важное дело, — смеясь, ответил Лохматый. — Он налаживает интернет. Говорит, скоро будет не хуже, чем в Москве.

— А он неисправим, да?

И они смеялись… А я думала: как же это так? Я что — сплю? Или это уже не сон? Где я? Когда я? А Лохматый, кстати, совсем не сердится из-за своего имени. Он что — привык? Или это значит, что я всё-таки во сне?

— Соня, ну ты чего? Залезай! — крикнула мама из самолётного чрева. Лохматый уже забрался туда по небольшой откидной лесенке и теперь махал мне из иллюминатора. Папа раскрутил винт, и мотор с громким фырчанием завёлся, зажужжал басовито, будто огромный шмель.

В конце концов, подумала я, сон или не сон — какая разница? Ведь теперь даже мне можно полетать.

Я поднялась по звонким металлическим ступенькам в самолётное нутро, обитое бежевым кожзаменителем. Ну да, здесь всё именно так, как и должно быть: четыре отдельных места и ещё одна скамейка сзади — запасная. Над каждым креслом — рюкзак с парашютом и сумка с противогазом. На стенах — два огнетушителя. А места пилота и штурмана — в носовой части, наполовину в самолёте, наполовину снаружи; туда ведут две маленькие лестницы. Мама ловко влезает по одной из них в штурманское кресло, папа уже устроился на месте пилота. Они переговариваются по рации: наверное, сверяют показания приборов, или что уж они там делают.

Наконец жужжание двигателя переходит в звон, Лохматый жестами (потому что иначе ничего не слышно) показывает мне на ремни, и я послушно застёгиваю их на поясе. Сам Лохматый поднимает лесенку и накрепко закрывает дверцу: становится немного тише. Тогда он ныряет в соседнее кресло и тоже пристёгивается. Мама кричит:

— Готовы?!

— Готовы!! — отзывается Лохматый.

— Тогда взлетаем!

И мы взлетаем. Самолёт берёт разбег, смешно подпрыгивая на кочках, потом вдруг хвост отрывается от земли и через мгновение я понимаю, что колёса тоже в воздухе! Самолёт уже летит! Мы летим!

Папа набирает высоту. Я чувствую себя бумажным солдатиком — пилотом такого же бумажного самолётика, которые Матрица мастерил для меня в детстве. И если это сон, то это самый лучший из всех снов, которые я только видела за всю свою жизнь!

За стеклом иллюминатора — земля, похожая на огромную карту. Вот заливные луга, вот Ока петляет, как серебряная змея; вон там, вдали — старая церковь, а чуть поодаль — Рубецкое, дедово Рубецкое.