Он смотрел на меня — или куда-то мимо меня? — и улыбался. И было в его улыбке что-то от Её улыбки. Потом, вдруг посерьёзнев, добавил:
— А перед мамой извинись. Хорошо?
И я просто кивнул, не найдя, что сказать.
В итоге он вышел из комнаты, а я остался.
Кот, улыбаясь, смотрела на меня с шести мониторов.
«Ты ведь вернёшься — да, Кот?»
Интересно получается. Некрасиво, постыдно, мерзко — но в итоге интересно. Вот и Лохматый говорит, то есть, повторяет за Котом: мол, переломный момент. И всё — не зря.
Я всё это время молчал о своём Проекте. Может быть, не зря сказал? Раньше срока, конечно. Я-то как думал: найду Кота — и покажу им всем. Смотрите, мол. Смотрите — я сделал, я добился, я вернул Кота! Вернул то, что мы так давно потеряли, позабыли — радость, которую только она и могла приносить, радость, ни с чем не сравнимую!
Вышло, конечно, паршиво, да и раньше срока, но… Может быть, это и есть та самая точка? Может быть, вышел срок?
А может, всё это — выдумки Лохматого, чтобы уломать меня поехать? Маловероятно, конечно; Лохматый далеко не глуп, но ожидать от него такого тактического хода — нет, вряд ли. Кроме того, после сегодняшней встречи с Котом я готов поверить… нет. Я хочу верить его словам.
Я уеду — куда теперь от этого деться? — и, выходит, сдамся?
Но если Лохматый прав, если это не галлюцинации (мои, его), если Обещание Кота — это не просто слова (ведь не просто, да, Кот?), тогда получается, мне нужно сдаться, чтобы победить.
Очень по-восточному, Лохматый. Или у кого там это было — о том, чтобы проиграть сражение, но выиграть войну?
Что ж, я готов принять эти правила. Будь по-твоему. Если ты сказал правду — значит, у меня есть шанс на победу, и даже больше, чем просто шанс. Я не откажусь, впрочем, от своей Цели, от своего смысла жизни. Я просто возьму перерыв, тайм-аут. И если ты не солгал мне, всё будет хорошо, для всех нас.
Если солгал — то ты навредил не мне, но всем нам. И главное — Коту. И этого я тебе, конечно, никогда не прощу. Уж не обессудь.
«Переломный момент», значит? Время покажет.
А пока что посмотрим-ка мы, что там у нас в смысле билетов…
И ещё… не забыть про извинения.
…
Глава 12. Соня: Последний сон.
…И вот они вышли из ангара-«мастерской», а я осталась. Или нет: они просто пропали. Может, проснулись? Может быть, думала я, рассеяно пиная какую-то мелкую железку, может быть, они живут в этом сне всё время, а сейчас проснулись? А я — как усталый автомобилист: то во сне, то наяву. Или как летучая рыба: то над водой, то под её поверхностью.
Всю свою жизнь я живу, как эта самая рыба, которая не знает, плыть ей или уже полететь, наконец. Всю жизнь чего-то боюсь. Ведь и крылья есть, — да только выдержат ли? А плыть — скучно и мрачно. Вот и мечусь туда-сюда.
Смогу ли я когда-нибудь полететь — как чайка Джонатан или родительский самолёт? Или, рождённая плавать в мутных водах, я никогда не смогу летать?
Однако как мне отсюда выбраться? А может, мелькает мысль, и не нужно никуда выбираться? В конце концов, чего я там не видела? Девятнадцать, нет — пятнадцать (за вычетом мигрени), пятнадцать лет жизни в тихой психушке, пусть я и не сразу это осознала. Тусклая лампочка в коридоре — вот моя жизнь. Пакеты из магазина. Работа — потому что стыдно быть обузой, как Лохматый. Тишина квартиры, где никто не смеётся вот уже семь лет. Кухня. Кастрюли. Суп и каша. Вода из крана — кап-кап. Там прокладка протекает, а заменить некому. Надо бы вызвать мастера, да куда его вызовешь? В наш лепрозорий?
В то же время сны всегда были моим убежищем от жизненных невзгод, притом гораздо более надёжным, чем балкон или даже интернет.
А возможно, и чем родительская мечта.
— Если станешь так рассуждать, мы рискуем больше не увидеться.
Я улыбнулась. Ну наконец-то!
— Долго ты, Котя. Я уже стала думать, что ты не придёшь.
Но на её лице улыбки почему-то не было.
— Идём, Соня. Туда, прямо, — видишь просвет?
— Угу. Так почему нет? Ведь ты всегда сможешь прийти в мой сон, разве не так?
— Дело не в этом. Знаешь, есть сны, от которых невозможно проснуться. И потом: неужели ты не хочешь увидеть моё триумфальное возвращение?
— А оно состоится?
— А ты не веришь? Чудн о . Будто мы местами поменялись. В прошлый раз мне показалось, что ты веришь в это куда больше, чем я.
— Ну да. Я и сейчас верю. Просто понимаешь, Котя, я так устала… А тут ещё дед умер. И братьям не по себе. Я не знаю, что там у них случилось, но даже здесь чувствую, что им было плохо, обоим. И маме тоже плохо, и папе. Они никогда не признаются, но я-то знаю. Чувствую.
Читать дальше